Кажется, музыка замолкла. Точно, стихла. Где-то там слышатся голоса. Хозяин провожает гостей. Наиль немного вспотел. Он осторожно глянул на напарника. Тот окаменело замер, оловянно глядя перед собой. Выслуживается перед евнухом. Известный наушник, служитель гарема, что угодно может наплести повелителю.
Вот и голоса стихли. Чудится или нет, шаги в их сторону. Из-за угла вышли трое! Визирь, немолодой, небольшого роста, за ним огромный телохранитель и ... начальник дворцовой охраны. "Кто будет открывать дверь!" Ближе, ближе, ближе... Визирь что-то говорит начальнику охраны. Ничего не слышно, в ушах бухает. Телохранитель забежал вперед. "Заметил? Не смотреть в глаза! Нет, схватился за дверную ручку, тянет на себя".
Визирь делает шаг и оборачивается к начальнику дворцовой охраны. Совсем рядом его открытая шея с бьющейся на ней жилкой. Взмах рукой и кинжал Наиля входит прямо в нее.
"Любимая, иду к тебе!" - Наиль воздевает руки к небу. Страшный удар отбрасывает его к стене. Он не пытается защищаться. Больше ничто не удерживает его на земле. "Учитель, я сделал! Ты обещал!"
Утром исколотое тело убийцы осмотрел глава тайной полиции султана. Указав на улыбку, застывшую на мертвом лице Наиля, он заключил: "Хашашин". Султан, пожелавший тоже увидеть убийцу, понимающе вздохнул.
* * *
"Горному Старцу" доложили об убийстве Валек-визиря. Глава ордена хашашинов удовлетворенно кивнул. Что ж, еще один враг, подстрекавший правителя на поход против Аламута, уничтожен. А значит и не будет войны. Когда-то избранный принцип "Разить в самое сердце" и на этот раз сработал. Старец улыбается. Отсюда, из "Гнезда Орла" он держит в страхе весь Восток и даже Европу. Все дело в тактике и подготовке воинов.
- Скажи, чтобы приготовили ТУ комнату, - приказывает он ближайшему помощнику.
- Она всегда готова, господин, - отвечает тот.
- Тогда предупреди женщину и приведи очередного послушника.
- Будет исполнено, господин.
Помощник почтительно склоняется и выходит. "Горный Старец" поднимается с подушек, подходит к нише в стене, где стоит высокий кувшин с опиумным отваром, наливает из кувшина в пиалу. "Хвала тебе, о Мак! Сколько раз ты помогал мне", - поднимает он пиалу на уровень глаз.
- Учитель! - слышится за спиной.
Старец оборачивается. У входа, пав ниц, лежит федаин.
- Поднимись, подойди ближе.
Ученик, не сводя с него преданных глаз, делает несколько шагов на коленях.
- Слушаю, Учитель.
Старик начинает говорить, пристально вглядываясь в очередного своего террориста:
- Ты отправишься в Багдад, поступишь на службу к местному правителю. Постарайся выслужиться так, чтобы оказаться как можно ближе к нему. Ожидай приказа. Как получишь его, выполни любой ценой.
- Жизни не пожалею, Учитель!
- Только исполнив приказ, сможешь попасть в Рай. Это не сказки. Рай существует. Хочешь, я покажу тебе его?
Ученик замирает, не веря своему счастью.
- Пей! - "Горный Старец" протягивает ему пиалу с маковым отваром, - Пей, и я тебя туда отправлю.
З А П А Х
"... И оборудование у вас дерьмо, и работаете вы отвратительно, и сами какие-то..." Мордатая клиентка эпохи развитого климакса орала по существу, минуту и одиннадцать секунд, затем понесла всякий бред и к концу перекинулась на личности. Нормальным было осадить бабу, устроившую скандал из-за порванной простыни. "Не нравится, стирай дома сама, сука ленивая, нечего сдавать своё тряпьё в прачечную. Хочешь, чтоб твоё постельное, уворованное четверть века назад из пионерлагеря "Огонёк", до сих пор оставалось как новое?"
Мотя поджал губы, да покрепче, чтобы ничего подобного не сорвалось с них. Огрызнёшься - всё, пиши - пропало. И пусть зарплата приемщика в прачечной достойна лишь горькой усмешки, он не мог её потерять. Это единственное место, куда его взяли по протекции совсем дальних родственников, да ещё из жалости. Ну, скажите, кто просто так примет на работу калеку? Это в далёкой древней Спарте, дефективных новорождённых сбрасывали со скалы. А у нас типа цивилизованное общество, гуманное. А пробовал ли кто из этих гуманистов сызмальства пожить с вывернутыми внутрь ступнями и деформацией лицевых костей, растащившей глаза по диагонали. Когда беременные, завидев тебя, пулей перелетают на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться с подобным уродом. Жестока Спарта? Милосердна. Раз и всё, мучения и не начинались. А тут, выживай, как знаешь. И пусть зарплата приёмщика единственной, уцелевшей с советских времён, прачечной ненамного больше пособия по инвалидности, это единственная работа, доступная Моте. Брехливая клиентка, наоравшись, уйдёт, а он, останется.
Как-то сосед по дому, будучи "подшофе" приземлился на скамейку рядом с Мотей. Поболтали о том, о сём, коснулись в разговоре склочных клиентов. "Не обращай внимания, - посоветовал сосед, - Есть такой сорт среди обывателей, что ходят по магазинам с намерениями поскандалить. Больше им самоутвердиться негде, вот они и расходятся перед продавцами, вооружившись как знаменем лозунгом "Клиент всегда прав". Наивные. То, что клиент всегда прав - это просто сказка". Соседскому взгляду с другой стороны прилавка можно верить, он уже много лет торгует.
Противная клиентка, подхватив своё приданое времён развитого социализма, наконец-то убралась, оставив кусочек своей гадливости на душе у Моти. Плюнуть бы ей вслед с крепким словцом, да нельзя. Сегодня придёт его Лютик. А вдруг она наступит на плевок и на неё ляжет проклятье, адресованное другому. Ради неё Мотя такого не мог допустить. Милая, единственная, родная...
Мотя взял из отдельно лежащей стопочки наволочку, с пришитой к ней меткой "Лютикова", поднёс к лицу. Ткань всё еще пахла стиральным порошком. Он забивал все запахи. Хотя нет, Моте показалось, что он уловил легкий-легкий аромат знакомых духов. Или это память услужливо воскрешает его?
Хлопнула внешняя входная дверь. Мотя поспешно кинул наволочку в стопку готового белья. Открылась вторая дверь, и в помещение вошла она, Лютик. Имени её Мотя не знал. Для него она была просто Лютиком, по меткам на сдаваемых ею простынях. Сегодня на ней был плащ, сбрызнутый дождём. Капельки его, словно бриллиантики осыпали крупные завитки светлых волос. Ну, разве не королева?! Она и ножку ставит с такой грациозностью, что глаз невозможно оторвать. Лютику около тридцати. И пусть она лет на десять старше Моти, но разве это хоть что-то значит? Главное - кольцо у неё на левой руке и, получается, принадлежит она только Моте. Сегодня она не в настроении, а может быть, просто устала. Вон, какая заледенелость в глазах. Точно устала. Выстиранное бельё Лютика лежит отдельной стопочкой. Можно сделать вид, что ищешь его среди прочего остального, тем самым, затягивая минуты их свидания. Но сейчас она устала и надо побыстрее отпустить её домой отдыхать. Мотя, не мешкая, выдал стопку готового белья, принял новую партию в стирку. Взамен тихое "Спасибо" и "До свидания" с легкой улыбкой уголками губ.
Мотя, не отрываясь, проводил женщину взглядом, дождался, пока за ней захлопнется дверь, и поднёс её простыни к лицу. Вот он запах Лютика, запах её духов. Так должно пахнуть всё, к чему она прикасается. Он ещё раз вдохнул запах простыней. Хорошо, что в прачечной он всегда один. Никто не видит. Мотя сложил бельё Лютика в специально приготовленную сумку. Сегодня его ночь, ночь на её простынях, всё равно, что ночь с ней.