Айда со мной! - он подмигнул девушке, с удовольствием отметив про себя, что по лицу той скользнуло выражение отчаяния вперемешку с восхищением, и смело шагнул вперед.
Тут же в лицо хлынули сразу все ветры мира. Глеб не без труда глубоко вздохнул и с усилием сделал еще одно движение. Воздух стал цветным. В мозг ударили миллионы чужих сознаний. Миллиарды образов, невероятное количество жизней. Ужас был в том, что он чувствовал их все одновременно. Впустил в себя, и они хлынули чудовищным, немыслимым потоком. Все сразу. Гигантская неразбериха, жуткое месиво из чувств, обстоятельств, событий. Глеб почувствовал, что если это сейчас же не кончится, он умрет. Он скривился, охватил голову руками и к собственному удивлению побежал. Земли под ногами больше не было. Чужие слова струились сквозь него, словно он был пустой, прозрачной трубкой. Тело колотила дрожь. "Нужно что-то сделать, нужно успокоиться," – твердил он сам себе. Но эта здравая мысль немедленно тонула среди прочих, не успев как следует оформиться. "Мне нужны анютины глазки," – с упрямством умирающего барана, который не желает сойти с тонущей лодки, твердил Глеб. Он попробовал остановиться. Постепенно круговерть вокруг тоже стала замедляться. На виски давило нечто чужеродное. В нос шибало невозможной смесью запахов. "Мне нужны анютины глазки. Неужели в целом свете нет никому не нужной книги про анютины глазки?" Спустя вечность Глеб различил смутные очертания человеческой фигуры. Еще один силуэт. Еще. Люди, неподвижные, как куклы, словно вырезанные из бумаги, проплывали мимо. Дом. Вот оно. Стоп. Горшок с каким-то мутным цветком на едва различимом, тусклом силуэте окна с проседью дождя. Глеб потянул руку и с силой дернул фрагмент посторонней реальности на себя. Резко развернулся и, преодолевая невероятно тягучее, каверзное пространство, с трудом двинулся обратно.
Он вышел из стеллажа коряво, неуклюже, словно потревоженная статуя, выпадающая из ниши. Боковым зрением он успел увидеть расширенные, полные страха глаза Анюты, кинуть ей книжку с фото-обложкой с крупными, ярко-розовыми цветами и, кажется, подмигнуть. Словно вырезанная из разноцветного картона мультипликация, книга с цветком, искрясь и переливаясь, шлепнулсь прямо в руки ни живой ни мертвой девушке. Затормозить и тем более остановиться Глебу не удалось. Падение продолжалось, словно во сне. Таким измученным и усталым он никогда еще себя не чувствовал. Тело онемело. Когда он, наконец, смог открыть глаза, то увидел, что на этот раз вокруг него, лежащего на полу, столпилось множество самых разных личностей. Он увидел встревоженное длинноносое лицо рыжего почти-соседа. Молекула что-то кому-то горячо доказывала. Альфинур, будто курица, хлопала себя по бокам и визгливо требовала прекратить этот беспредел, крича и причитая, что у нее тут не проходной двор. Трезвучие, по-рыбьи выпучив глаза, тупо таращилось на правый бок Глеба, тот, которым он облокотился на стеллаж 100-летней давности. И только спустя некоторое время он понял, что Марьян Валерьянна зло и сильно, с размаху лупит его по щекам.
9. Гений Осипович
Теперь Глеб чувствовал себя в хранилище, среди книг, словно посаженный в банку скат. Ему стало тесно. Тянуло в море. Он догадался, что впервые в жизни побывал там, куда его безуспешно тащила Молекула – в Б-пространстве. Привкус новой реальности, невозможные ощущения до сих пор сладким трепетом отдавались в теле. Глеб работал со страшной скоростью, пожалуй, невозможной нигде в другом месте, кроме этого. Таких подвигов он и сам от себя не ожидал. Пятый стеллаж был почти готов, когда случилось невероятное – прибыл посетитель. Глеб видел этого человека, которого на полном серьезе звали Гением Осиповичем, в университете. Где тот преподавал философию. Смысл его странного имени студенты в полной мере обычно постигали при сдаче зачетов. В такие моменты, когда педагог был в ударе и обличал нерадивых недоумков, не способных отличить Канта от Фрейда, казалось, что земля, наконец, обрела человека, разгадавшего тайну бытия. Да и небытия заодно. Гений Осипович хозяйничал в дебрях философских теорий, течений и гипотез с осведомленностью мышки-полевки, что проверяет запасы, рассованные по лабиринтам собственной норы. В самых тайных закутках этой норы к ужасу учеников Гений Осипович щелкал учения и догмы, словно семечки.