Человек взял что-то со стола и спрятал во внутренний карман пиджака. Он мог уйти в любую из библиотек, он был достаточно силен для этого. Он мог выбрать самую непритязательную – высоко в горах, в испанском монастыре, где хранятся одни только книги по богословию. Где сейчас ночь, хотя даже днем там никому не будет до него дела. Плохо одно – люди, что затеяли пожар, знают, куда он пойдет. А потому будут сжигать одну библиотеку за другой, пока его не найдут. Таково было их слово. Такова была их логика. Не надо было писать того, чего не надо было писать. Не надо было…
Человек глубоко вздохнул. Сжал виски. Зажмурился. Вытянул руки перед собой и легко, без усилий раздвинул уже ставший почти раскаленным воздух. Обернулся и с глубокой тоской глянул за окно. Солнце присело в последнем, ослепительным реверансе.
8. Анютины глазки
С тех пор, как Глеб рискнул дотронуться до ручки обшарпанной двери с объявлением, а затем спуститься вниз по каменным ступеням, день безнадежно перепутался с ночью. Время остановилось. Он не спал, не ел, а только и делал, что составлял книги в ряды, нимало не задумываясь, как это у него получается. Его больше не удивляло то, что когда он брал какую-нибудь книжку в руки, то мог, закрыв глаза, смотреть ее, словно фильм. Фильмы были разными, и, честно говоря, не всегда интересными. Самому себе он временами казался маленьким кусочком библиотечной пыли, что случайно закатилась за книжный шкаф и благодаря порывам воздуха от открываемой и закрываемой двери бесшумно скользит то тут, то там, перекатываясь по книжным просторам. При мысли об этом Глебу делалось смешно – в хранилище не было ни пылинки, оно было идеально чистым, хотя здесь никто и никогда не делал уборку. Прошло время, и весь первый стеллаж оказался заполненным от пола до потолка. Глядя на него, Глеб старался не думать, как он умудрился забраться на такую верхотуру, и что он вообще тут делает. Так или иначе, вскоре с буквой "Я" было покончено. В самом низу располагались свежие, недавно вышедшие произведения в жанре фантастики, которые, вероятно, либо вовсе никто не хотел читать, либо про них слишком быстро забыли. У Глеба в голове вертелось множество вопросов, но задать их было некому. После того странного падения коренастая бабушка в пуховом платке, с татарским именем Альфинур, задала новичку взбучку, велев впредь без разрешения не совать нос в чужие разделы, а Молекула и вовсе не показывалась на глаза, будто пряталась. Глеб старался не думать об этом, а просто методично расставлял книги. Со временем у него это стало получаться все лучше, все ловчее, все быстрее. И только Анюта не выходила из головы.
-
Ай, молодца! – хлопнул его по плечу Прохор Сергеевич, придирчиво осмотрев плоды труда.
Любитель поэзии заговорщически подмигнул и плотоядно потер розовые детские ладошки.
-
А чего не приходишь? И сам в гости, так сказать, не зовешь?
Глеб обескуражено улыбнулся. Почему-то ему отчаянно захотелось попросить этого человека сбегать за пивком. А потом хорошо бы посидеть с ним на кухне. Он живо представил себе, как Прохор Сергеевич, пьяненький, стал бы под гитару петь свои полные глупых сентиментальных штампов стихи. Прохор, пританцовывая тапочками, заглядывал в глаза, будто собачка, выклянчивающая конфетку.
-
Поди у тебя интересно там, жуть. Покажешь, а?
-
Э-э-э, в другой раз, - испуганно засуетился Глеб, удивляясь самому себе, а заодно и своим словам, - работы по горло.
Прохор посмотрел на парня с уважением, но немного странно, тоскливо и с легким чувством досады.
-
Понимаю, - безрадостно буркнул он и отбыл восвояси.
Оставшись один, Глеб обхватил голову. Ему почему-то стало противно. Как он докатился до жизни такой? Прохор напрашивался в гости? Но куда? И почему его при этом охватило чувство такого жуткого беспокойства? Просто-таки настоящей жадности? Глеб потряс головой. Вот бы все бросить, и вправду взять пива, посидеть с ребятами в парке, поглазеть на девчонок. В животе заурчало. Однако стоило глянуть на гору книг под ногами, как кроме них в голову больше ничего не приходило. Глеб понемногу научился чувствовать книги, оценивать их содержание с первого взгляда на обложку. Теперь он точно знал цену каждой и понимал, где ее место. Литература в его сознании перепуталась с жизнью. Фантастические сюжеты книг постепенно вытесняли реальные воспоминания. В конце концов, ему стало казаться, что информация обо всех возможных и невозможных, даже самых чудовищных по своей нелепости вариантов развития любых фантастических событий, где бы и как они не происходили, - у него в крови.