В приказах Аниана чувствовалась не только искренняя вера. Теперь он мог сослаться и на собственный пример. Разве не он с помощью карлика организовал тайную оборону ворот, дав солдатам время собраться и выступить против гуннов? Разве не он обошёл стены при первой атаке, держа в руках священную частицу Истинного Креста и призывая солдат стоять до последнего? Разве гуннские стрелы не пролетали каждый раз мимо седой головы? И люди уже шептались о святости и чудесах. Когда гунны ударили в барабаны, он наконец произнёс:
— Вы не можете проиграть эту битву.
Слова повисли в свежем утреннем воздухе, словно дымка от ладана. Солдаты зашевелились: это была пёстрая толпа из всадников с востока, грубоватых германцев, крепко сбитых кельтов, аристократичных римлян. И все они жили в Галлии.
— Вы не можете проиграть эту битву, — продолжил епископ, — потому что ставка слишком велика и речь идёт не только о жизни ваших близких, не только о городе Аурелия, не только о моей епархии и не только о вашем короле или о вашей гордости. — Он кивнул, словно в подтверждение своих слов. — Вы не можете проиграть, потому что церковь — часть новой правды в мире, а эта правда — часть огромной и славной империи. Мы — наследники традиции, насчитывающей двенадцать веков, и единственная надежда человечества на грядущее объединение. Вы не можете проиграть, ибо если вы это сделаете, если гунны прорвутся через наши стены и уничтожат наше королевство, они овладеют стратегическим сердцем Галлии. И это будет означать конец империи, конец традиции и конец церкви.
На минуту он замолчал, чтобы собравшиеся осмыслили его слова, и обвёл взглядом собор.
— Вся жизнь — это борьба света и тьмы, правды и лжи, цивилизации и варварства, порядка и порабощения, неизбежного при тирании. И теперь ареной этой борьбы станет Аурелия.
Люди невольно выпрямились, сжав кулаки и крепко стиснув зубы.
— Вы не можете проиграть, потому что за вами стоит Святая Церковь. И я говорю вам этим утром, что Бог на стороне наших легионов и Рай ждёт каждого воина, павшего на поле битвы.
— Аминь! — воскликнули христиане.
Они положили руки на рукояти мечей, булав, топоров и молотов.
Аниан улыбнулся, заметив их яростный пыл, и снова обвёл собор взглядом, на мгновение задержавшись на каждом присутствующем. Он заговорил мягко и доверительно:
— И вы не можете проиграть, храбрые воины, потому что прошлой ночью к нам явился гонец с великими вестями. Теодорих и вестготы присоединились к союзу против Аттилы, и сейчас они скачут вместе с Аэцием на помощь Аурелии. Остались считанные дни, а быть может, часы. Вот почему мы слышим барабаны — оттого что гунны в панике и стремятся захватить город, пока не прибыло подкрепление. Они будут отчаянно сражаться, чтобы проникнуть за эти стены, но не победят, потому что мы не позволим им победить. Вам нужно бороться и выиграть эту битву, и тогда мы добьёмся свободы.
Теперь все собравшиеся в церкви зашевелились и стали перешёптываться, мгновенно осознав, как способен измениться ход войны. Без Теодориха любое сопротивление было лишь актом отчаяния. Но вместе с ним у аланов появилась возможность разгромить всю орду Аттилы.
— Так можем ли мы проиграть? — шёпотом спросил Аниан.
— Нет! — закричали они.
Затем загудели колокола и зазвучали трубы. Это был сигнал тревоги в ответ на затрубившие около стен рога варваров. Началась великая схватка.
Гунны опередили своих лучших наёмных инженеров и не сумели правильно организовать осаду. У них имелись только стрелы, лестницы и избыток мужества.
Они напали на Аурелию со всех сторон, не считая, конечно, реки, и цель их стремительного натиска была ясна: растянуть ряды оборонявшихся аланов и прорвать их в слабых местах. Когда масштаб атаки сделался очевиден, то всем или почти всем жителям города — от безоружных женщин до десятилетних детей — пришлось присоединиться к мужчинам у крепостных валов и бросать вниз, на гуннов, камни, черепицу и булыжники.
Воздух сгустился от взметнувшихся копий. Каждая сторона отстреливалась, подбирая выпущенные в неё стрелы. Что-то беспрестанно и зловеще жужжало в воздухе, словно в осином гнезде. Сбежавшиеся священники и монахини собирали гуннские стрелы в корзины и относили их городским лучникам. Время от времени одна из выпущенных стрел попадала какому-нибудь священнику в затылок. Удар бывал настолько силён, что стрела доходила до нижней челюсти и прошивала рот, накрепко запечатав его. Умирающий даже не мог вскрикнуть. Он падал, но другой священник тут же занимал его место.