С таким же искусством были выстроены деревянные здания для гуннской знати: древесину привозили из дальних краёв, брёвна и доски тщательно обстругивали и вырезали на них узоры. Однако дворец Аттилы был лучше всех — прямые колья ограды стояли вплотную, как половицы, а сторожевые башни со сложными балюстрадами словно хвастались перед приезжими своим совершенством.
Дворец походил на резную шкатулку с драгоценностями, и каждая отполированная доска в анфиладе его комнат и залов переливалась тёплым красным блеском. В тенистых портиках можно было отдохнуть, скрывшись от посторонних глаз. Вдоль стены тянулись многочисленные пристройки; через грязь и лужи проложили каменные дорожки, а жаровни, кладовые, погреба и колодцы образовали сложную линию защиты от внезапного нападения. Оконные решётки, концы балок на крышах и карнизы оживляли вырезанные фигурки животных, птиц и драконов.
Я уже был готов отдать должное гуннским мастерам, но Рустиций шёпотом пояснил:
— Это работа пленных германцев. Сами гунны ничего не строят. Они презирают созидательный труд и даже не могут испечь хлеб.
По словам Бигиласа, у Аттилы имелось ещё полдюжины подобных дворцов, стоявших на берегах других рек в долине Хунугури. Однако это здание считалось наиболее подходящим для приёмов и производило достойное впечатление на гостей короля. Огромный зал окружал подлесок флагштоков со знамёнами из конских волос. Все они были символами того или иного гуннского клана. И опять же каждый флагшток был увенчан черепом одного из наиболее благородных и любимых королевских коней.
Но вот высокие шесты с человеческими черепами вызвали у меня оторопь.
— Что это такое? — шепнул я.
— Побеждённые враги, — ответил Бигилас.
Эти черепа были посажены на острия копий, чтобы плоть могла гнить «естественно», день заднем. Основную часть уже склевали вороны, оставив одни кости да несколько клочков кожи и прядей волос, развевающихся на ветру.
Не менее страшным и жутким казались деформированные головы некоторых вполне живых гуннов. Сперва меня поразили лысые дети, и я решил, что это, должно быть, больные от рождения, полуидиоты. Их лбы казались вдвое больше обычных и словно спускались вниз к щекам и подбородку, отчего головы напоминали вершины гор. Вежливость не позволила мне сказать хоть слово об этом уродстве. Но вскоре я заметил такие же громадные лбы у взрослых воинов-мужчин и даже у гуннских женщин. Добавьте к подобному искажению пропорций смуглую кожу, тёмные волосы, ритуальные шрамы и узкие раскосые глаза — и зрелище испугает любого приезжего.
— Что случилось с этими бедными людьми? — спросил я Рустиция.
— Бедными? Да я ни на ком не видел столько золота.
— Я имею в виду их головы. Обычно от таких младенцев стараются избавиться.
Он засмеялся.
— У этих чудовищ громадные лбы — признак красоты. Некоторым из них намеренно сплющивают головы при рождении, когда кости ещё не успели затвердеть. Они кладут младенцев на доски и привязывают головы ремнями, а дети кричат от боли. Гунны считают деформированные головы привлекательными.
Мы спешились прямо у входа во дворец. Эдеко, Онегез и Скилла провели нашу делегацию в центральный прямоугольный зал. По имперским меркам, он был невелик, но вполне мог вместить сто человек. Деревянные полы устилали яркие ковры, а потолок из гладких досок достигал тридцати футов в высоту. Очевидно, это и был тронный зал Аттилы. Его стены украшали гобелены и штандарты разбитых легионов, а из маленьких зарешеченных окон проникали слабые лучи света. В углах стояла вооружённая охрана, а по обе стороны от прохода, на коврах, скрестив ноги, сидели смуглые приземистые мужчины, похожие на обезьян (я понял, что это были вожди племён, полководцы, придворные и прочая гуннская знать).
В детстве я представлял себе варваров совсем иными, наподобие высоких и стройных нубийцев или сильных белокурых германцев. Но гунны скорее напоминали гномов с тяжёлыми шарообразными мускулами. Плотные фигуры делали их ещё более зловещими. Они следили за нами узкими глазами, носы у них были широкими и плоскими, а рты крепко сжатыми и невыразительными. У каждого на боку висел меч, а лук и стрелы лежали сзади, у стен. Мне показалось, что они были напряжены и готовы к бою, словно спусковые крючки самострелов.