– Бедный Ангдольфо. – Паако с притворным сочувствием покачал головой. – Ты всегда был маленько чудаковат, а теперь и вовсе лишился рассудка. Должно быть, нравственные страдания. Увы, мой друг, содеянного не исправишь. – Он повернулся к Сонго. – У меня в седельной сумке хорошая веревка, достань, не сочти за труд. А вон за теми буграми, – он указал назад, – я по пути заметил вполне приличную дикую яблоню.
Сонго кивнул и спешился. Конан нагнулся и положил ладонь ему на плечо.
– Помнишь Дазаута?
Сонго поднял на него злые глаза.
– Ну и что?
– А то, что этот парень не лжет. Это не он, а она. Зивилла.
– Бред. – Сонго стряхнул его руку.
Конан вздохнул, спрыгнул с коня, двинулся следом за Сонго и вырвал ременный аркан, который тот достал из сумки Паако.
– В голове Дазаута сидел чужак. Или забыл? Это колдовство. Когда чужак вышел, Дазаут наложил на себя руки. Неужели ты думаешь, он сделал бы по своей воле то, что сделал?
– В войске Каи-Хана есть агадеец по имени Лун, – раздался за его спиной голос Ангдольфо. – Он волшебник. Для него забраться кому-нибудь в голову и подчинить своей воле – сущий пустяк. Сонго, сейчас я докажу, что я – это я. Помнишь стихи, которые ты читал мне однажды вечером в Самраке, в Галерее Пьянящего Ветра? Мы с тобой вдвоем гуляли в парке и целовались, а потом поднялись в Галерею, и ты мне читал кое-что из твоей любимой кхитайской поэзии…
– Куй-Гу, – буркнул Сонго. – Я ей читал Куй-Гу.
– «В дыханье ветра – ароматы трав. Я упиваюсь трепетом зари. Любимая, доколе будешь дуться?»
Сонго упрямо стоял спиной к Зивилле и Конану, невидяще глядел на седельную сумку Паако.
– Об этом, – сказал он, наконец, – она могла рассказать ему под пытками.
– Брось. – Зивилла поморщилась. – Ты же сам в это не веришь.
Сонго повернулся к лежащему в пыли человеку – узилищу разума его госпожи. И в его глазах Конан увидел невыносимую муку.
На грязную стойку одна за другой упали три золотые монеты.
– Вот эта, – человек в неброском дорожном костюме придвинул к потному и не совсем трезвому хозяину подворья желтый кругляш, – за обед, и да хранит тебя твой Митра, если надеешься скормить мне вчерашние помои. Эта, – по стойке шаркнул второй «токтыгай», – за свежего коня, а мой останется у тебя, и не вздумай его продать, я за ним обязательно вернусь. А эту ты получишь, – он прикрыл третью монету ладонью, – только если скажешь, чьи телеги стоят на твоем дворе? Сдается мне, я их уже где-то видел. По крайней мере, одну, ту, с интересными рисуночками.
Последние фразы заставили хозяина постоялого двора оторвать жадный взор от денег и боязливо покоситься на двух мужчин, которые расправлялись с огромным жареным сазаном в дальнем углу комнаты. На них была одежда нехремских купцов: пестрые халаты, стеганые шелковые шаровары, войлочные сапоги с загнутыми носами, на головах суконные треухи с лисьей опушкой. Но этим сходство с честными торговцами исчерпывалось начисто. В одном из них Лун без труда узнал северянина, вана, а где это видано, чтобы ван подвизался на мирном поприще? Стихия этого племени – разбой, на худой конец, воинская служба. Еще Лун мог бы поклясться, что во дворе он мельком увидел под телегой негра, а уж эту породу точно ни с кем не спутаешь.
И откуда у «купцов» повозки, битую неделю мозолившие ему глаза в стане Каи-Хана? Они должны быть в руках у бандитов, с которыми стакнулся сотник Нулан, и куда, интересно, подевался он сам и его родичи?
Куда ни глянь, одни загадки. Луна они обеспокоили не на шутку, последние дни его, с отрочества привыкшего к простой и размеренной монастырской жизни, к ежедневным молитвам и медитациям, тревожил любой неожиданный поворот событий. Когда он под видом заложника апийской банды покидал Агадею, будущее казалось ясным и предсказуемым. А теперь кругом – сумятица, бессмыслица, хаос, и первоначальные цели, такие близкие, такие чистые и светлые на первый взгляд, с каждым днем все быстрее отступают в недосягаемые дали, теряются в кровавом и дымном тумане. Наверное, прав Бен-Саиф: любой замысел, сколь бы ни был он гениален, трещит по швам при первом столкновении с алогизмом, заложенным в человеческий разум самими богами-создателями.
– Телеги, – хриплым шепотом ответил когирец, – принадлежат этим благородным и щедрым господам. Их друзья переночевали в моей гостинице и рано утром отправились в Даис, а товары оставили здесь до своего возвращения, под присмотром пяти надежных людей. В столице, говорят, сейчас неспокойно, и караванщики решили не рисковать. Они съездят туда, засвидетельствуют свое почтение новым властям и, если их примут радушно, воротятся за обозом. А нет – отправятся восвояси.
Лун покивал со скептической ухмылкой. По всей видимости, хозяин подворья многого не договаривал. Конечно, его постояльцы никакие не караванщики, а самые настоящие головорезы. Несложно догадаться, что приехать они могли только из Нехрема – через село проходит одна-единственная дорога. Присмотревшись к «купцам», которые облизывали пальцы над длинным рыбьим скелетом, он заметил у одного на халате темное пятно под левой мышкой, а посередине пятна – дырку. Не иначе, след стрелы или сабли, что отправила бывшего владельца одежды на серые равнины. Должно быть, эти халаты ехали на повозках с апийской добычей или в хурджинах у парней Нулана.
Где они теперь, остатки опальной сотни? Может, Нулан и его удальцы не поладили со своими новыми друзьями и валяются посреди степи, и скоро их кости будут обглоданы канюками и червями почище, чем эти, белеющие на громадном деревянном блюде? Жаль будет Нулана, если это подтвердится. Толковый сотник. А может быть, он на пути в Даис?
Агадеец отдал монету когирцу и направился к лжеторговцам. Во взорах, которые его встретили, дружелюбия было не намного больше, чем в глазах голодных барсов. Смотрите, смотрите, усмехнулся про себя Лун. Злобный взгляд всегда предпочтительней ласкового удара кинжалом под лопатку.
– Я ищу одного человека. – Он достал из кармана кошелек с золотом, позвенел им перед «торговцами», убрал и пояснил, улыбаясь: – Я знаю, что на ваших телегах, и не стану тратить время зря, предлагая плату за откровенность. Будем считать, что я прошу об одолжении. Расскажите как на духу, кто вы такие, что вас сюда привело, чем намерены заниматься и куда подевался мой закадычный друг, сотник Нулан, которому было приказано сопровождать обоз с деньгами.
Ответом ему было злобное рычание, вырвавшееся из двух глоток. Пятерня вана потянулась к кинжалу на блюде, длинные руки его приятеля – к горлу агадейца. И вдруг застыли, точно обратились в камень.
– Ну, – будничным тоном спросил горногвардеец у вана, – и что же мы там видим?
– Нулан цел и невредим, – ответил ван с интонациями Луна. Его глаза смотрели на руку, повисшую над кинжалом, в глубине бесцветных зрачков разгорался страх. – Этот парень – Флад по прозвищу Кровосток, он действительно из Ванахейма. Искатель приключений. Биография на добрую сагу. Но друзья недолюбливают его за подловатый нрав, а врожденная тупость не дает выбиться в вожаки. Его десятника кличут Евнухом, это он дрыхнет во дворе под телегой, и наш Флад точит на него зуб. Зависть, понимаешь ли.
– Давай-ка по существу, – сухо попросил Лун.
– Да ну тебя к Митре! – обиделся ван. – Видел бы ты эти закостенелые амбиции в пыльной паутине посредственности. А в целом, конечно, тухлятина и муть. Ладно, к делу. Главарь шайки – киммериец по имени Тарк, беглый наемник из отряда Конана. Наш приятель отзывается о нем следующим образом: «недоношенная сопля, но дело знает». Тарк и Нулан, а с ними еще человек пятьдесят, отправились в Даис, можно сказать, для торговли. Вот только продавать они собираются не добычу, а свои услуги. Хотят устроиться в городскую стражу, а еще лучше, конечно, в личную гвардию красотки Зивиллы, новой когирской правительницы. Мечтают охранять закон и порядок. Флад искренне считает, что лучшая овчарка – это волк в каракулевой шубе. Обоз решили до поры подержать здесь, а то вдруг Зивилла пронюхает о сокровищах и, нуждаясь в денежных средствах, потребует у Тарка доказательства лояльности.