Мне показывали эти войска, о бесстрашнейший среди бесстрашных! Свет не видел подобной мощи, никакие армии, никакие стены не устоят перед ними. Их кони, подобно мифическому чудовищу Мушхушу, дыханием обращают живых людей в пепел. Их воины в серых доспехах неуязвимы для нашего оружия, а оружие агадейцев – это неотразимый бич самого Нергала, их омерзительного божества.
Ваше величество! Я и мои родичи всю жизнь служили верой и правдой вам, достойнейшему среди достойных, и гордому нехремскому народу. Какую б волю вы ни изъявили, мы будем с вами до конца. Единственное, о чем я вас молю, – о мудрости! Великолепная Бусара, первая по величине и красоте жемчужина вашей короны, лежит в руинах, всех ее несчастных жителей пожрала плотоядная Иштар. Запад государства разорен кровожадными ордами варваров, на севере бушует крамола, на востоке скалит клыки молодой агадейский волк, а на юге, в нищей, ограбленной Пандре, алчный Сеул не внемлет вашим призывам к союзу, к совместному отпору агадейским и апийским полчищам.
Пандра тоже обречена, и Сеул понимает это яснее ясного, как и то, что при любом исходе он не усидит на краденом троне. Абакомо сделает красивый жест, поставит над Пандрой своего губернатора, милостивого и справедливого, – доведенные до отчаяния пандрийцы примут его на «ура», и Абакомо наберет из них надежнейшие войска для новых завоеваний. Но Сеула это нисколько не огорчает, ибо в благодатной Вендии он давно уже построил собственный маленький рай, куда и сбежит при малейшем намеке на опасность.
Мы совершенно одиноки, о храбрейший среди храбрых! У нас нет денег, нет боеспособной армии, – только враги со всех сторон! Подумайте вот над чем, ваше величество: когда-нибудь, где-нибудь агадейская коса найдет на камень. Но до того она непременно успеет рассечь глотку апийскому монстру. Как только падет новоявленная «Великая Империя», благословенный Нехрем воспрянет, и народу хватит мудрости, чтобы не осуждать вас за вынужденную уступку року и с благодарностью водрузить царский венец на вашу голову или на голову вашего наследника. Мы поднимем из пепла Бусару и вернем Даис, мы присоединим Пандру и выйдем на Великий Путь Шелка и Нефрита. И для этого вам необходимо совершить подвиг: пойти на поводу у обстоятельств.
Токтыгай растирал слезы по обвислым щекам, и Виджа никак не мог понять, ободрили монарха его слова или окончательно ввергли в уныние. Бывший посол Нехрема в Агадее и сам чуть не плакал, и к печали примешивалась изрядная толика страха – а вдруг милостивейший среди милостивых придет в ярость, что случается временами, и отправит своего недостойного раба в Зиндан Танцующих, не такой огромный, как в погибшей Бусаре, однако ничуть не менее смертоносный?
Но царь Нехрема, при всей своей подавленности, не был расположен рубить с плеча.
– Может быть, ты и прав, Виджа, – с тоской произнес он, – но не думай, что я сейчас же отправлю гонцов к Абакомо. Я соглашусь на губернаторский пост, – в его голос закрался оттенок брезгливости, – не раньше, чем увижу под стенами Нехрема пресловутую горную гвардию.
Виджа кивнул. Он и сам еще на что-то надеялся. На чудо?
– Ваше величество! – сгибаясь в поклоне, к ним семенил по набережной дворецкий – в других обстоятельствах он показался бы смешным. – Ваше величество, хорошие новости!
Стыдясь слез, царь медленно повернул голову к дворецкому. В душе у Виджи надежда сильнее забилась под спудом отчаяния.
– Из-под Бусары вернулся конный патруль, ваше величество, – доложил взволнованный слуга. – Они привезли раненого начальника пешей городской стражи и мальчика-простолюдина. Каи-Хан передает их устами, что не хочет продолжать войну с Нехремом и уведет орду в Ап, если ему не будут препятствовать. Апийцы еще грабят Бусару, но несколько обозов под усиленной охраной выехали на запад – похоже, Каи-Хан намерен выполнить обещание. Наши войска заметно приободрились, командиры поговаривают о преследовании…
– Передай в войска, – твердым голосом произнес Токтыгай, – чтобы и думать забыли о погоне. Пусть убирается апийский стервятник. Павших бусарцев не воскресишь, а возмездие не любит спешки.
– Если Каи не солгал, – повернулся нехремский царь к Видже, – это значит, что пресветлый Митра дарит нам неповторимую возможность разобраться с Когиром. По моим сведениям, самозваная королева не в чести у доблестного когирского рыцарства, и карательные походы вооруженной черни не прибавляют ей популярности. – Токтыгай окинул Виджу беззлобно-насмешливым взглядом, и у того будто камень упал с души. – Я отправлю на Даис две тысячи конников – мои резервы, которые стерегли выходы из восточных ущелий. Раз уж агадейская мощь так сокрушительна, едва ли стоит бросать войска на верную смерть. Пусть агадейцы спокойно наступают на Самрак, – чует мое сердце, они еще не скоро решатся на открытое вторжение, – а наши конники вместе с когирскими повстанцами к этому времени успеют образумить малышку Зивиллу. Говорят, капля камень точит.
Я соглашусь на губернаторский пост, но по всему Нехрему, по всему Когиру с моего ведома и одобрения неуловимые и бесстрашные отряды партизан будут вылавливать и вешать отборных агадейских солдат. И очень скоро Абакомо убедится, что воевать с противником, пусть плохо вооруженным и необученным, но многочисленным и не уступающим тебе хитростью, гораздо труднее, чем рушить городские стены перед толпами степных бандитов. Ему придется воевать не с армией, а с целым народом. И поверь, Виджа, мало кто ему позавидует.
– Да, ваше величество. – Бывший посол позволил себе робкую улыбку. – Для любой тупиковой ситуации первое правило гласит: «выигрывай время». Кто знает, может быть, всемилостивейший Митра простит нас, видя, что мы не миримся с поражением и не сидим сложа руки.
Токтыгай кивнул и повернулся к реке, не очень вежливо давая понять, что аудиенция окончена. Виджа простился и направился к дверям царского дворца, к коридору, что вел сквозь левое крыло здания к площади.
Чернокожий воин непрестанно вертел головой – каждый шорох в ночном лесу вынуждал его вздрагивать и хвататься за рукоять увесистой сабли. Невдалеке, всего в пяти бросках копья, засыпало хмельное войско; рядом с Ямбой похрапывали два новобранца и один воин из его десятка. Из его бывшего десятка – трое уцелевших парней уже не считали Евнуха своим командиром. Тарк поставил над ними нового десятника, а перед этим чуть не выпустил им кишки.
Ямбу всякий раз пробирал озноб, когда он вспоминал перекошенное яростью лицо киммерийца. Нелегко, ох, нелегко было убедить его, что вшестером лжекупцы никак не сумели бы отстоять драгоценный обоз. Прощальный посул Флада Кровостока, что Конан сам пригонит телеги в Даис, вызвал у Тарка приступ бешенства, он едва не бросился на Луна с кулаками, когда тот попытался его успокоить. В конце концов, Тарк утихомирился и послал двадцать конников к пограничной гостинице, через сутки они вернулись и привезли Сахима с разрубленным черепом и Флада, вынутого из петли; трупы ужасно смердили, в черной разваливающейся плоти кишели черви. При виде своих незадачливых «копий» Лун побелел, как полотно, а Тарк лишь выругался и плюнул. Ямба отделался разжалованием в простые солдаты, даже без мордобоя обошлось, однако теперь не только бывшие друзья, но и новобранцы посматривают на него косо.
Он стоял в ночном дозоре с полуночи. Глаза слипались – денек не из легких выдался, да и вчера он здорово намаялся с проклятым тараном при штурме безлюдной крепости. Спасибо жутким лесным шорохам – не давали уснуть. Лес, пронизанный двумя дорогами и десятками троп, обступал мятежный замок Парро с трех сторон, на открытом месте встало лагерем войско Тарка, а ветераны лафатского сражения и бегства от Каи-Хана перекрыли лесные пути. Возможно, по этим зарослям бродит вооруженный отряд из вчерашнего замка; за каждым кустом Ямбе мерещился когирец с арбалетом или дротиком. Ничего, подумал он, скоро разбужу сменщика и завалюсь дрыхнуть, пускай он подергается от страха. Ямба вскинул голову – спохватился, что задремал. И обмер – в пяти шагах перед ним чернел силуэт человека.