- Значит, конца не будет. Всё будет без конца. Всё будет длиться до тех пор, пока ты не ощутишь счастья.
- В таком случае, я бы хотела, чтобы этот наш разговор не заканчивался. Хочу слушать и слушать тебя. До последнего. – Хонки не видел, как Мина, свернувшись на кушетке, смотрит в окно застывшим взглядом, и видит мысленно перед собой его лицо, как она обвивает себя свободной рукой, будто может прижать к себе его.
- Хочешь говорить всю ночь? Без проблем. Я только перезвоню со своего телефона, чтобы не разорить твоего отца. И надеюсь, он не убьёт меня за то, что я не даю тебе спать? Когда-то он орал на меня на весь квартал за то, что я возвращал тебя хотя бы на полчаса позже обещанного домой.
- Я нынче взрослая девочка. Да и, зачем мне сегодня высыпаться? Высплюсь ещё… - она воткнула зарядку в мобильный матери и, перевалившись на спину, закрыла глаза. – Помнишь, как мы однажды сказали, что ушли гулять, а вместо этого проторчали у тебя? Оказалось, что в это время прошел дождь, а мы и не заметили этого. Когда я пришла домой, то папа стал спрашивать, как это я не промокла под таким ливнем, а я возьми да ляпни «а что, был дождь?».
- О да, после этого меня две недели не пускали на порог. – засмеялся Хонки, а за ним и Мина. – Мне пришлось ночевать под твоими окнами, чтобы доказать, что я серьёзно настроен.
- А я устроила голодный бунт, чтобы меня к тебе пустили. Не знаю, сколько бы я продержалась, если бы родители не сдались… – И двое погрузились в самые приятные моменты из закоулков своих воспоминаний. Ностальгия огромной волной накрыла их, как плотным покрывалом, и, не замечая текущих часов, они говорили и говорили, без умолку, восхищенно поддакивая, хихикая и напрочь забывая о том, что вокруг совсем не те времена, и вот-вот их застигнет мрачная минута, которую было не остановить.
Совершенно отрешившись от больничной обстановки, Мина первая вышла из прекрасного забытья, услышав те самые отдаленные звуки каталки, которую заранее подвозила дежурная медсестра.
- Хонки, кажется, мне пора… - помертвевшим голосом, нехотя прервала она их настоящее веселье.
- Как, уже? Ещё пару минут… - ухватился за воздух парень, паникуя и приподнявшись. – Они же могут подождать?
- Нет, пора. – стараясь быть твердой, повторила Мина.
- Ладно, хорошо… ладно. – почти заикаясь, закивал сам себе Хонки, всё ещё ища какого-то волшебного средства, чтобы остановить время. – Ты это… в общем, я жду тебя тут. Поняла? Я тебя тут сижу и жду.
- Договорились, - бодро умудрилась пробормотать Мина, но тут же испугавшись и вздрогнув, понизила тон, сделавшийся минорным. – А если… если нет, Хонки?
- Какое ещё нет? Я дождусь тебя и точка! – нет, только не опять слезы! Парень потер глаза, ущипнул себя.
- Но всё-таки! А если нет? Я не прошу у тебя верности и…
- А если нет, - не дал ей сказать то, что ему было не по нраву певец. Губы его сузились от напряжения. – Если нет, то ты жди меня там. Обязательно жди, где бы это ни было.
Несколько часов
Отец Мины задремал в кресле гостиной, но так некрепко, что очнулся при первом же шелесте подошв Хонки о пол. Тот вышел с кухни, просидев на ней ещё минут десять после окончания разговора. Ноги затекли, и только разъединившись с девушкой, он ощутил усталость и резь не спавших глаз. Плечи обвисали вниз с каждым шагом, и сил двигаться будто бы не было. Мужчина внимательно посмотрел на него и сразу всё понял, но всё равно предпочел заговорить, чтобы траурное онемение не брызгало по квартире, как из аэрозоля.
- Повезли? – Хонки кивнул, кусая губы, чтобы не разрыдаться при этом взрослом человеке, который страдал не меньше, чем он сейчас. Если тот думал, что только ему никто не заменит дочь, то обратное ему доказывать не собирались, но Хонки нес в груди отзвуки последних слов Мины и знал, что этого ему тоже никто и никогда не заменит. Ни её грустно-понимающих очей, ни её профиля в пол-оборота, ни тех шестнадцати или семнадцати лет, что стали эталоном счастья для каждого мига его жизни.
- А когда… когда будет известно, чем… как… как всё прошло? – спросил осторожно парень.
- Сколько сейчас? – задался вопросом господин Чон и сам себе ответил, взглянув на часы. – Почти восемь. В прошлый раз операция длилась до четырех часов дня.
- Так долго? – возглас сорвался с губ, и Хонки тут же спохватился, замолчав. Разумеется, это же не носки штопать. – Извините… значит, часов до четырех дня?
- Да. – мужчина поднялся и указал в сторону спальни Мины. – Приляжешь? Можешь поспать там.
- Спасибо, но вряд ли я усну…
- Ты же всю ночь не спал? – отец девушки начал протирать глаза и вставать. – Не стесняйся. Думаю, дочь была бы не против, что ты побудешь в её комнате.
- Да, но… я прилягу, с вашего позволения. – решился Хонки и несмело прошел в заветный уголок Мины, где они когда-то тайком делили радости любви, пользуясь отлучкой родителей. Но чаще сидели и болтали, баловались, смотрели телевизор или просто держались за руки.
Молодой человек сжал руку, до страсти желая ощутить в ней ладонь Мины. Дайте ему её! Дайте ощутить эту мягкую и чуть влажную от волнения кожу! Хоть раз, ещё раз… Хонки прикрыл дверь и, осмотревшись вокруг, нашел все практически без изменений с тех пор. Даже ремонта не было. Семья Мины была достаточно обеспечена, но не богата. Бывали минуты, когда он, уже став звездой, рассуждал об этом и прикидывал, нормально ли это будет, если такая девушка будет с ним? Будет ли это соответствовать его уровню? Псих, больной кретин! Какая разница кто она, откуда?! Черт, неужели люди, действительно, если не ударить их по голове вот такой ситуацией, угрозой безвозвратной потери, никогда не задумаются, насколько деньги – дерьмо, насколько любовь ценнее, насколько плечо рядом, касающееся твоего, висок, ложащийся на твоё плечо, дороже гребанных миллионов и миллиардов?! Тогда, когда Мина была рядом, в их юности, он мечтал о больших гонорарах, теряя Мину и приобретая их. Сейчас, получив свои драгоценные бумажки, стопки купюр, что бы он хотел больше всего приобрести на них? То, что купить никак нельзя: здоровую Мину рядом. То, что было его без единого доллара, бесплатно. Для чего же нужны эти деньги, которым люди воздвигают культ, если в результате на них нельзя купить то, что просит сердце? Спору нет, если ты мудак и бездушная скотина, которой Хонки, похоже, был последнюю пару лет, то можно купить себе айфон, крутую тачку и путевку на Манилу*, и считать, что ты самый обалденный в мире и равных тебе в счастье нет. Лежать на пляжу, смотреть на проходящие мимо пары и оплевывать их, как влюбленных дураков, фотографировать лобстеров и ананасы, выставлять их в Инсту, улыбаться для сэлок, потому что больше не для кого, кидать их в Твиттер, потому что тебя читают только чужие люди и написать некому, кроме как в безответную пустоту людской неразборчивой массы. Что там ещё из «счастливой жизни»? Ах да, элитное пойло реками. Пьянки с друзьями, перепихон со шлюхами – то есть, с такими же гламурными и богатенькими красотками, которые считают себя верхом совершенства и демократичности, потому что дают, не отказывая никому, у кого есть деньги. Грязь, грязь, грязь… это слово легло на язык и не сходило, когда Хонки думал о том, чем заменял их любовь с Миной всё это время. Ему стало тошно от своего цинизма, в припадках которого он оправдывал, как достойную, подобную замену. Ему стало смешно и жалко всех таких циников и прагматиков. Какие же они несчастные и глупые создания! Говорить о материальных ценностях и их превосходстве, поистине, может только никому ненужный тупой и бездушный человек. Так с пренебрежением говорят нищие об икре и шампанском, которых никогда не пробовали, что это всё ерунда и гадость, не стоящая тех денег, которые за них просят. А на самом деле они просто неспособны на них заработать. Так и любовь нужно заработать, найти, заслужить, выстрадать, вымолить, завоевать, если то потребуется, а потом уже говорить, важнее или не важнее набитый кошелек в кармане. В конце концов, он всего лишь проще достижим. И бездарности и лентяи предпочитают взять то, что легче даётся. Любовь не по силам слабым, любовь – удел сильных.