- А я уж подумал, что плакал. – хохотнул гитарист, отступая в глубину кухни. Механически, приятель пошел за ним. Плакал ли он? Да, плакал. Должно ли ему быть стыдно? Ни капли. Даже мужчины имеют право на слезы, когда им слишком плохо, когда они переживают, иначе они уже не мужчины, а роботы.
- И это тоже. – без тени сомнений произнес Хонки. Джонхун удивленно обернулся, перестав жевать. Некоторое время постояв столбом, он вновь заработал челюстью, посмотрел, как сел товарищ, проглотил всё, что было во рту и опустился напротив.
- Хонгстар, ты ли это? Влюбился что ли?
- Влюбился. – пальцы вокалиста подобрали крошку со стола и смахнули её на пол. – Лет десять назад.
- Не хреново до тебя доходило. – мотнул головой лидер, оценив масштаб трагедии.
- Сам не в восторге. Надо менять операционную систему – слишком долго грузит информацию. – пошутил Хонки, не рассчитывая, что Джонхун окажется тем, с кем можно будет душевно поговорить о наболевшем. Этот человек всегда был не для таких тем.
- Знаешь, - вдруг начал тот, помолчав и отложив остатки сэндвича на доску для нарезки. – Когда ты мне сегодня впарил свои вопросы про Кеуту, я положил трубку, а сам задумался. Ты плохо на меня влияешь!
- О чем задумался-то? – заинтересовался Хонки, лишь на миг отвлекаясь от своих дум, хотя в голове всё равно трелью билось «Мина, Мина, Мина».
- О любви, - неловко признался Джонхун, в принципе не любящий все эти сопли и сантименты. – О чувствах.
- Надумал что-нибудь?
- Да, я хочу предложить Кеуте перебраться в Сеул. – Хонки открыл рот и вылупил глаза. – Не смотри на меня так!
- Но разве тебя не устраивало, что ваши встречи не слишком частые, что вы сохраняете свежесть первых встреч и вообще, если вы станете видеться больше, то разругаетесь в пух и прах?
- Лучше я буду с ней ссориться, чем не видеть её. – бросил Джонхун. – Когда я попытался ярко представить, что её может больше не быть, когда я долго погружался в представление этого, то, в конце концов, мне стало страшно. Если она исчезнет, а я проводил с ней так мало времени… на что я тратил его, почему без неё? Нет, пусть лучше она мне надоест здесь, при мне, замозолит глаза, но я точно буду знать, что был с ней столько, сколько мог быть.
- Эй, парень, да ты ванили переел! – засмеялся Хонки, радуясь, что может парировать насмешки лидера. Тот тут же замолчал и, приподнявшись, легонько ударил друга в бок.
- Поговори мне тут!
Вокалист встал и, подойдя к Джонхуну, положил руку ему на плечо.
- Я рад, что ты смог понять это раньше, чем понял я. Надеюсь, всё же, вы с Кеутой доживете до старости, бранясь и хоть дерясь, но счастливо и вместе.
- Ну ты сейчас нарисовал просто восхитительную перспективу, я аж загорелся её реализовать. – продолжал иронизировать друг, но оба они понимали, что на самом деле стали всё воспринимать куда серьёзнее, чем ещё каких-нибудь пару дней назад.
Позже вечером Хонки позвонил отцу Мины, спросив, нет ли каких новостей о её состоянии, но всё было по-прежнему. Вымотавшийся, молодой человек вырубился на подушке и проспал до раннего утра, когда его растолкал менеджер, и всё завертелось, как обычно. За исключением того, что больше он не забывал делать звонки и тревожил господина Чона в течение дня раза четыре, узнав, наконец, после обеда, даже ближе к ужину, что Мина пришла в себя и её перевели в палату. Подпрыгнув с радостным возгласом прямо в коридоре между стаффом и посторонними людьми, Хонки не обратил внимания на непонимающие взгляды. Он только благодарил все силы Земли за то, что всё идет, как надо, за то, что Мина идет на поправку. Он считал часы до встречи, и ненавидел свою обычно обожаемую работу за то, что она отвлекает его от всего этого, хотя она и помогала коротать минуты.
На четвертые сутки, до которых ежедневно звонил отцу Мины, а то и её матери, прося дать поговорить с девушкой, Хонки получил разрешение навестить возлюбленную на следующий день. Но поговорить ему дали с ней по телефону лишь однажды, и то очень коротко. Услышав слабый, но достаточно довольный голос Мины, молодой человек ощутил себя самым счастливым на свете. Из лопаток проросли невидимые крылья, на которых он порхал до самой поездки в больницу. Никогда он ещё с таким нетерпением не стремился в подобные учреждения и был готов расцеловать каждого встречного в белом халате. Да и они отвечали его любопытными взглядами и улыбками, поскольку узнавали знаменитость, внезапно оказавшуюся так близко.
Родители Мины вышли из палаты, передав ему один халат, в котором положено было заходить.
- Пожалуйста, не заставляй её испытывать никакие эмоции, - наставляла мать, не давая быстрее перешагнуть порог, как ему того бы хотелось. – Расстраиваться ей не нужно, и смеяться больно, шов всё-таки… и слишком близко к ней не подходи, не хватало ещё вирусов с улицы, хватило уже инфекций! – женщина вздрогнула, вспоминая пережитое, а Хонки активно кивал, впитывая все указы и не собираясь их нарушать. – Не задень там ничего, и не утомляй её…
- Идем, дорогая, пусть мальчик уже войдет. – остановил мать её муж и, придерживая её под руку, они удалились в сторону холла. Вдохнув полную грудь прокварцованного больничного воздуха, Хонки открыл дверь и тихо шагнул.
Мина была наготове и ждала его появления. Специальную гнущуюся койку для больных приподняли в изголовье и подложили под спину девушки подушку, чтобы она могла почти ровно сидеть, удобно откинувшись. Парень старался не пялиться на то, в каком она была положении, но невозможно было не заметить всего, даже если смотреть исключительно на её бледное, но улыбающееся лицо. К шее, пластырями, был примотан катетер с двумя выходами, сейчас закрытыми, а вот на локтевом сгибе к вене была проведена капельница, ведущая к лекарствам, возвышающимся рядом на металлической стойке, похожей на вешалку. Волосы Мины были аккуратно забраны назад, делая её черты острее и худее обычного. Свободная рубашка закрывала тело, но в неглубоком вырезе всё равно была видна повязка на груди, до самых ключиц.
- Привет. – шепотом поздоровался Хонки, не решаясь подойди, хотя для него заранее поставили стул в метре от постели Мины.
- Привет, - засмеялась она негромко. – Ты чего шепчешь? Мне же не на уши операцию делали.
- Я… я не знаю. – растерялся парень, поставив полный пакет гостинцев с краю и, наконец, пройдя на приготовленное ему место. Эта её улыбка… она парализовала его. Она была точь-в-точь такой, какой была тогда, давным-давно, без налета той озлобленности и бездушности, завладевших Миной в последнюю ночь их встречи. Хонки стал догадываться, что ожидание грядущего испытания сделало её такой в тот миг, и вот сейчас, уцелевшая и пережившая, Мина стала прежней. Той самой, от которой он сходил с ума. Впрочем, от какой Мины он бы теперь не сошел? Певец покряхтел в кулак, прорезав голос. – Ты, по-моему, похудела. Ты хорошо ешь?
- Да мне пока не слишком много всего можно. Организм ещё толком не ожил, - девушка, смущаясь и не зная, чем их занять, завертела в руках непонятную штуковину, лежащую на ней, вроде пульта от телевизора, только толще раза в три. Хонки проследил, что провода из этой хреновины уходят под простыню, которой была накрыта Мина.