Выбрать главу

СУДЬБА ХАМЕЛЕОНА

Хамелеон не любит выделяться, хотя для этого у него все возможности. Он мог бы стать зеленым на желтом фоне, это было бы очень красиво, или, например, желтым на зеленом. Но он предпочитает быть незаметным: зеленым на зеленом или желтым на желтом, пусть это не очень красиво, но главное не выделяться! - так считает Хамелеон.

Если бы кто-нибудь знал, как ему надоело приспосабливаться! Фон постоянно меняется, за ним только поспевай. Приноровишься к зеленому, войдешь во вкус, освоишь все тона и оттенки, - чего, кажется, больше: цвети, зеленей, пускай корни, как зеленая травка, - так нет же, зеленое сменяется желтым. И снова в него врастай, осваивай, входи во вкус, потому что без вкуса такое дело не делается. Ведь в каждый цвет нужно душу вложить - когда зеленую, а когда желтую душу. Причем, душу тоже нужно уметь вкладывать: плохо, когда недоложишь, но плохо, и когда переложишь...

И только перед смертью, в самом конце, Хамелеон выражает свой протест общему фону. И тогда на этом фоне появляется что-то ярко-пурпурное, заявляющее о себе на весь мир, опровергающее любой фон, который делал незаметным Хамелеона. Теперь он заметен, теперь его хорошо видно всем. Идите, смотрите - вот как умирают хамелеоны!

ГИАЦИНТОВЫЕ ОСТРОВА

Молодые кайманы плывут на гиацинтовых островах, на островах из цветов, нигде не пустивших корни. От земли своих предков по течениям рек они расплываются по материку и выходят в открытое море. Крокодилы редко выходят в море - разве что в молодости, на гиацинтовых островах.

Молодые кайманы уплывают на гиацинтовых островах.

Когда плывешь на гиацинтовых островах, все вокруг цветет и благоухает, и кажется, что плывешь на облаке среди голубых небес, среди глубин, в которых нельзя утонуть, а можно возноситься все выше и выше. И все, что держало тебя и привязывало к берегу, теперь уходит назад вместе со всеми этими берегами, и все заботы твои, и все печали твои уплывают назад, а остается только небо в реке и гиацинтовое облако...

Острова и цветы привыкли знать свое место. И кайманы привыкли знать свое место - на этом или на том берегу. Но среди цветов попадаются чудаки, и среди островов попадаются чудаки, и среди кайманов попадаются чудаки - и тогда на странствующих островах среди странствующих цветов плывут неизвестно куда странствующие кайманы.

Когда облака пускают корни, приходит конец облакам. И приходит конец мечте, когда она пускает корни в действительности... Но плывут и плывут молодые кайманы на гиацинтовых островах, на гиацинтовых облаках по своему отраженному небу.

Где-то ждет их причал, будущий берег, не отраженная, а истинная земля. Чтобы растянуться во всю длину, почувствовать себя прочней и уверенней, чтобы греться на солнышке, провожая взглядом гиацинтовые острова.

Они все дальше, гиацинтовые острова, они уплывают, гиацинтовые острова...

Потому что они из цветов, нигде не пустивших корни.

ПЕСНЯ ЖАВОРОНКА

Чем дальше Жаворонок уходит в небо, тем милее ему земля и тем звонче о ней его песня.

Он кругами поднимается вверх, все выше и выше, и уже видит землю лишь в контурах, в общих чертах. И в этих чертах - все самое для него дорогое. И Жаворонок поет, в песня его все звонче.

Потому что он удаляется от земли.

Поет Жаворонок. И от этой песни, в которой земля таи хороша, его начинает тянуть обратно на землю. Чем больше поешь о земле, тем сильнее тебя тянет на землю...

Пора возвращаться. И Жаворонок возвращается.

Он все ближе и ближе к земле, он уже видит ее не в общих чертах, а в подробностях... И песня его все тише. Наконец она совсем обрывается, хотя он еще не долетел до земли.

Молча он садится на землю. Молча смотрит по сторонам. Все те же травы, все те же комья земли, все тот же его родной дом, и все то же родное его семейство... Все такое знакомое, такое привычное...

Жаворонка опять тянет в небо.

И он поднимается - все выше и выше.

И песня его все звонче, прекрасная песня, в которой земля так хороша, что невозможно от нее улететь, хочется вернуться на землю.

ЛЕГЕНДЫ СЕВЕРА

Иногда белые льдины, мерцающие в полярной ночи, заостряют свои вершины и начинают выть - тоскливо и безысходно, и тогда ночь цепенеет, и вжимаются в землю снега, и замирают ветры, чтоб не выдать себя движением или звуком. Воют белые льдины, белые тени полярных ночей, окоченевшие души ледовитого севера.

Белые льдины... Или белые волки?..

Они снимаются с насиженных мест и стаей бредут по равнине, и жизнь на их пути замирает, а то и вовсе умирает, если вовремя не успела замереть.

Бредут по снегу белые льдины, временами заостряясь кверху и пронизывая безмолвие ночи тоской, - им, должно быть, холодно и неуютно на севере. Неужели и они способны чувствовать холод и неуют? Ведь на то они и льдины, чтоб рождаться и жить на севере, чтобы крепчать на морозе, когда крепчает мороз. И замирать, подняв кверху вершины, под оглушительный вой ветра, так, что невозможно понять, кто там воет, а кто замирает... На то они льдины... А может быть, все-таки волки?

Они похожи на легенды древних тысячелетий, на бродячие легенды, в которых давным-давно умерла жизнь... Может быть, они бродят в поисках утраченной жизни? Может быть, потому так свирепо отнимают ее у других?.. Как будто, отнимая жизнь у других, можно обрести собственную.

Белые льдины... Нет, все-таки белые волки...

Белые волки бродят по белому северу, и пронзают тоскливым воем полярную ночь, и затихают, один за другим уходя в легенды... Еще недавно их было много, а сейчас не встретишь ни одного. Еще недавно они отнимали жизнь у других, а сегодня у них отнимают жизнь... Как будто, отнимая чужую жизнь, можно что-то прибавить к собственной...

Белые волки уходят в легенду, в белую легенду полярных ночей. Так ушли в легенду туры, так уплыли в нее морские коровы, так улетели в нее странствующие голуби, которые последние шестьдесят лет странствуют только в легендах...

Легенды, тени прошлого, бродят по земле, пытаясь вернуть утраченную жизнь. Неужели настанет час, когда по земле будут бродить только легенды? Легенды о белых волках. О серых, красных и рыжих волках. О рыжих и черно-бурых лисицах. И о медведях бурых... Сколько будет бродить по земле легенд!

Тогда никто не поверит в белых волков. И, увидев белые тени, бредущие в полярной ночи, и услышав тоскливый вой в полярной ночи, их увидевший и услышавший скажет: