Но туристы благослови их Господь за все это, они-то не знают, они думают что я весело гуляю с рюкзаком за спиной и едут мимо, невзирая на мою вытянутую руку – Я в отчаянье потому что на этот раз попал, и к этому моменту у меня за спиной семь миль значит осталось еще семь а я и шага не могу сделать – Еще я хочу пить но тут нет бензоколонок да вообще ничего нет – Ноги стерты и болят, это превращается просто в день пыток, с девяти утра до четырех дня я прохожу миль девять до того момента когда мне приходится в конце концов остановиться и сесть и отереть кровь с ног – А когда я наконец привожу их в порядок и обуваюсь, чтобы идти дальше, то могу только семенить как кукла Рут, выворачивая ступни насколько возможно, чтоб не надавить на какой-нибудь волдырь – Так что туристы (поток их редеет с заходом солнца) теперь ясно видят, что по дороге хромает человек с огромным рюкзаком и просит подвезти, но они все еще боятся, что у этого голливудского хичхайкера спрятана винтовка и кроме того у него такой огромный рюкзак как будто он дезертировал с Кубы – Или может у него там расчлененный труп – Но как я уже сказал я их не виню.
Единственная машина которая тормозит и может меня подбросить едет в обратном направлении, к Сюру, это старая потрепанная тачка и драйвер, огромный бородатый «Южный Берег Одинокий Берег» фолкник машет мне рукой но в конце концов останавливается маленький грузовик и ждет меня на пятьдесят ярдов впереди а я несусь-хромаю и кинжалы вонзаются в ноги – Парень с собакой – Он подбросит меня до следующей бензоколонки, там ему сворачивать – Но когда он узнает про ноги, довозит меня прямо до автовокзала в Монтерее – Такой жест доброты – Безо всякой причины, я даже не очень-то жаловался на ноги, только упомянул.
Я предлагаю купить ему пива но он возвращается домой там его ждет ужин так что я иду на станцию, и чищусь и перепаковываюсь и кладу рюкзак в камеру хранения и покупаю билет и тихо выхрамываю на голубые туманные улицы Монтерея с чувством легкости как у бездельника счастливый как миллионер – Последний раз я поехал по трассе – И знак:"Проезда нет».
11
Следующий знак был уже в самом Фриско где я отлично выспавшись в номере старого трущобного отеля иду в «Сити Лайтс» к Монсанто а он улыбается и радуется мне и говорит: «Мы собирались к тебе на следующие выходные надо было нас дождаться», но в его интонациях есть что-то еще – Когда мы остаемся вдвоем, он говорит: «Пришло письмо от твоей мамы и она пишет что твой кот умер».
Как правило для большинства людей смерть кота ничего не значит, кое-что значит для немногих, но для меня, и с этим котом, это было в точности и абсолютно честно и искренне как смерть моего братика – Я любил Тайка всем сердцем, он был словно мой собственный ребенок, котенком он свесив голову спал у меня на ладони, или мурчал, часами, столько сколько я держал его так, прогуливаясь или сидя – Он как просторный меховой браслет оборачивался вокруг моего запястья, я вращал его вокруг руки или укладывал а он мурлыкал и мурлыкал и даже когда он вырос я так таскал его, я даже мог поднять этого котищу обеими руками над головой а он все равно мурчал, он мне всецело доверял – И когда я отправлялся из Нью-Йорка в свое лесное убежище я внимательно поцеловал его и проинструктировал, чтоб он меня дожидался, «Attends pour mue kitigingo» – А мама написала что он умер НА СЛЕДУЮЩУЮ НОЧЬ ПОСЛЕ ТОГО КАК Я УЕХАЛ! – Но может вы поймете если сами увидите когда прочтете письмо:
«Воскресенье 20 Июля 1960, Дорогой Сын, я боюсь тебя не порадует это письмо поскольку на этот раз у меня для тебя только грустные новости. Я просто не знаю как об этом написать но Крепись Дорогой. Мне самой тяжело. Малыша Тайка больше нет. Весь день в субботу он отлично себя чувствовал и казалось был полон сил, но поздно ночью я стала смотреть телевизор, ночной сеанс. Около 1:30 его стало тошнить и рвать. Я подошла и попыталась помочь но без толку. Он дрожал словно от холода и я завернула его в Полотенце а его начало рвать прямо на меня. И это пришел его конец. Нет нужды писать каково мне и что я пережила. Я оставалась на ногах „до Рассвета“ и сделала все чтобы спасти его но бесполезно. К 4-м утра я поняла что он умер поэтому в шесть часов я хорошенько завернула его в чистое полотенце – а в 7 пошла рыть ему могилу. Никогда в жизни мне не приходилось делать ничего что так разрывало бы сердце как когда я хоронила любимого моего малыша Тайка ведь он был такое же живое существо как ты и я. Я похоронила его под кустами Жимолости, в углу, изгороди. Не могу ни спать, ни есть. Все смотрю и надеюсь увидеть как он выйдет из-за подвальной двери с мяуканьем Маа уау. Я просто больна теперь но самое страшное что когда я хоронила Тайка, все черные Птицы которых я всю зиму кормила казалось знали что происходит. Клянусь Сын это правда. Их было много-много и они кружили над головой и галдели, и сидели на изгороди целый час после того как Тайк обрел там покой – никогда этого не забуду. Жаль что у меня не было камеры но я и Бог знаем и видели. Сейчас Милый я знаю, тебе это причинит боль, но я должна была это написать… Мне так плохо только не физически а душа болит… Я ни поверить, ни понять не могу что мой Прекрасный малыш Тайк умер – и что я больше не увижу, как он вылезает из своего домика или Гуляет по зеленой траве… P.S.: Пришлось сломать домик Тайка, я просто не могу видеть его пустым – а он пуст. Напиши скорей Милый, и береги себя. Молись настоящему „Богу“ – Твоя старая Мама XXXXXXXXX».
И вот когда Монсанто рассказывал мне новости и я сидел улыбаясь от счастья как всякий кто возвращается из долгого одиночества в лесу или на больничной койке, бам, сердце мое екнуло, екнуло от той же странной идиотской беспомощности которую я ощутил и тогда на берегу сделав тот несчастный глубокий вдох – Все предчувствия связались в единую цепь.
Монсанто видит, что мне ужасно грустно, что я при этом чуть улыбаюсь (я начал так улыбаться в Монтерее от радости что возвращаюсь к миру после своего одиночества и я тогда шел по улицам и глядя на все Моной Лизой ошеломленно улыбался) – Он видит как теперь эта улыбка медленно растягивается в гримасу досады – Конечно он не знает я ведь не рассказал ему а теперь тем более вряд ли стану, что мои отношения с котом да и со всеми прежними котами и кошками всегда были немного сумасшедшими: что-то вроде психологического отождествления котов с моим покойным братом Джерардом который научил меня любить их когда мне было 3 или 4 года и мы бывало лежали на полу на животах и смотрели как они лакают молоко – Конечно это смерть «братика» Тайка – Монсанто видя, как я подавлен говорит: «Может тебе вернуться в хижину еще на пару недель – или ты просто опять напьешься» – «Я напьюсь да» – Потому что все-таки столько всего впереди, все ждут, в лесу я просто грезил тысячами безумных попоек – На самом деле большое счастье что весть о смерти Тайка настигла меня в моем любимом и волнующем Сан-Франциско, если бы я был дома когда он умер я все равно наверное с ума бы сошел просто как-нибудь иначе, но хотя сейчас я и побежал с парнями за выпивкой и чуть погодя когда уже набрался ко мне вернулась та же забавная радостная улыбочка, только скоро погасла потому как теперь она уже сама стала напоминанием о смерти, к концу же трехнедельного кутежа новости спровоцировали-таки безумие, окончательно подкравшееся ко мне в День Святой Каролины У Моря как я теперь могу его назвать – Все, все очень путано, но я объясню.