Нюра спала, свернувшись калачиком. Она вся зарылась в сено, и только двумя змейками выползли косички.
Возле входа лежал Гром. Почуяв, что хозяин проснулся, он приподнялся на лапах и широко зевнул, показав длинный язык и белый заборчик крепких зубов. Весь его вид как бы говорил: "А я всю ночь не спал, вас сторожил. Спать хочется страсть!"
Гешка уже собирался перевернуться на другой бок, как неожиданно Гром вскочил и глухо зарычал. Затем звонко, заливчато залаял, вспугнув на реке зуйка, который с писком пронесся над самым берегом.
- Тихо! Шалый какой! - раздался глуховатый мужской голос.
Гешка моментально вскочил на ноги.
К пещере подходил мужчина с ружьем. Форменный, выцветший на солнце китель его был подпоясан патронташем. Не обращая внимания на беснующегося возле него Грома, он остановился у входа. Увидев поднявшуюся Нюру с сеном в волосах, мужчина удивленно, гулким басом сказал:
- Это ты, Нюся? А я думаю: кто же мой зарод разворошил? Понатрусили сена, по следу я и пришел. Чего ты тут?
- Дядя Павел! - обрадовалась девочка. Она торопливо обтерла ладонью лицо, сгоняя остатки сна, прихорошилась, стряхнув с платья приставшие остяки, сено, и тоже спросила: - А вы чего здесь?
- Корову ищу. Отбилась, никудышная, от стада. Не встретила ее?
Нюра отрицательно мотнула головой. Заметив недоумение на лице Гешки, Нюра сказала:
- Это дядя Павел, лесник с Тулыма...
Лесник снял с плеча двустволку и не спеша протер рукавом кителя мокрые от инея вороненые стволы.
- Холодно сегодня, иней выпал. Вам, наверное... - Он не договорил, что-то вспомнив, вытащил из кармана влажную тюбетейку и протянул Гешке:
- Не твоя ли, углан?
Гешка голову бы дал на отсечение, что тюбетейка эта принадлежит Юльке. Кто-кто, а Гешка-то знает ее.
- Не моя... товарища моего, Юльки. А как она к вам попала? Юлька вчера убежал от нас домой в Уньчу, и тюбетейка была с ним... на голове.
Дядя Павел нахмурился, внимательно посмотрел на Гешку и спросил Нюру:
- И впрямь так было?
Девочка не спеша, обстоятельно рассказала все.
- Странно, ребята! Я переходил по мосткам речушку Звонкую. Смотрю, метрах в десяти выше перехода, под кустом ракиты, на обмытых корнях тюбетейка полощется... - Он задумался. Протянул Гешке находку и тревожно сказал: - Что-то тут не так! Случилось, видно, с парнем несчастье... Если бы он потерял тюбетейку, когда речушку переходил, то ее снесло бы ниже или бы она тут, у мостков, была... Как же это она очутилась выше по течению? А?
Лесник опять задумался, перебирая пальцами короткую, густую бородку. Потом спросил Нюру:
- Так, говоришь, он вчера вечером побежал в Уньчу? По прибрежной тропинке?
Девочка подтвердила.
- М-да! Что-то не так, ребята. Я по этой тропинке шел и никого не встретил. Что-то с ним стряслось. Как только ободняет2 - пойдем на розыски... А сейчас поедим. Я вижу, вы голодны. Давайте-ка разложим костер!
Собирая хворост, Нюра с тревогой думала об этом непутевом Юльке. А о Гешке и говорить нечего - теперь Юлька казался ему бесконечно дорогим, замечательнейшим человеком. Если бы не этот суровый лесник, Гешка бросился бы на поиски друга немедленно.
"РАЗВЕ МОЖНО ТАК ПУГАТЬ ЧЕЛОВЕКА!"
Хотя Юлька и убеждал себя, что поступил правильно, покинув друзей, считая это достойным ответом на вероломное нападение Гешки, ему с каждым шагом становилось все яснее, что виноват он сам. Ведь он, не Гешка, перевернул лодку, утопил ценный груз...
Так, терзая себя, Юлька брел по тропинке, сбавив шаг.
Неожиданно тропинка раздвоилась. Одна свернула к реке, продолжая виться вдоль берега, вторая потянулась ниткой прямо, сквозь кусты молодой черемухи. "Пойду напрямик - так скорее", - подумал Юлька и решительно раздвинул густые черемуховые ветви.
Тропинка вначале была торной, нахоженной, но вскоре стала прятаться в траве, и Юльке приходилось нагибаться, разглядывая ее.
Занятый розыском тропинки, Юлька не заметил, как углубился в тайгу. Деревья собрались вокруг шумливой стеной. И Юлька почувствовал себя маленькой рыбешкой на дне зеленого неспокойного океана.
Строгие пирамидальные ели, белоствольные березы, словно оклеенные бумагой, молодой рябинник с прямыми и тонкими, как удилища, стволами, пахучий черемушник росли вперемешку. Между взрослыми деревьями поднялась молодая поросль и подлесок: ивняк, малина, кусты жимолости с синими сережками ягод. Трава и лапчатый папоротник доходили Юльке до груди, а лопоухий пикан "медвежья дудка" кивал белой шапочкой выше его макушки.
Разгребая руками листву, кипящую под ветром, перепрыгивая через колодины, обходя завалы из старых поваленных бурями деревьев, Юлька продирался вперед. Давно уже не слышно шума реки, лишь изредка пискнет птица да хрустнет под ногой сучок и прозвучит пистолетным выстрелом, заставив Юльку вздрогнуть.
Солнце уже садилось, наполняя лес синим сумраком, золотя вершины старых елей и берез, отчего казалось, что там, в вышине, растут другие деревья.
Юльке стало беспричинно грустно и очень захотелось к ребятам. "Пойду, пусть поругают, посмеются, но все же лучше, когда мы вместе!"
Твердо решив возвратиться, Юлька повернул вправо - как он считал, к реке. Юлька шел долго, но тайга была все такой же бесконечной и таинственной. Нигде не видно даже просвета, сквозь который блеснула бы река. Встревоженный, Юлька остановился, огляделся, залез на высокий пень и оттуда ничего не видно.
- Ау-у-у! Гешка-а! Ню-ура! - заорал Юлий.
Даже эхо не получилось, словно растворился его голос в густом лесу. Юлька почувствовал, как на лбу его, на носу выступил пот.
- Что же это? Где я? - вслух спросил он сам себя. - Я шел так... Солнце было слева... Значит, мне идти сюда...
Юлька слез с пенька и, продираясь сквозь кусты, опять взял вправо. Шел он, как ему показалось, долго, но все равно впереди, позади и сбоку стояла эта зеленая стена, шевелящаяся под вечерним ветерком. Совсем неожиданно он наткнулся на чьи-то следы.
Юлька встал на колени: виднелись свежие, не пожухлые разрывы травы, белел поперечный излом веточки с еще не высохшим соком; следующий след носил ясный отпечаток босой человеческой ноги. Юлька с недоумением и тревогой посмотрел на след, потом на свои ноги, оглянулся. Он не помнил, шел ли тут, но было ясно одно - это его след, он сделал круг, он заблудился.
Юлий, как и всякий бы человек на его месте, испугался, и даже очень. Правда, он сначала бросился бежать, но споткнулся о еловое корневище и упал. Это привело его в чувство. Подняв слетевшую со стриженой головы пеструю тюбетейку, он стоял и озирался по сторонам. Легкая, как озноб, дрожь трясла его.
- Где же это я? А? Где? Куда мне идти? - спрашивал он себя, стуча зубами.
Потом, вспомнив один из вернейших, по мнению уньчанских мальчишек, способов выбраться из лесу, скинул рубашку, штаны, вывернув их швами наружу, и опять надел. Это несложное действие, как ни странно, успокоило Юльку, и он начал рассуждать:
- Наша Осьва течет почти... хоть и не совсем, но почти на запад. У нас запад... - Юлька замолчал, вытянув шею, и приподнялся на носках, разглядывая небосвод.
Солнце уже спустилось к самой горе и зарылось в пушистое облачко, окрасив его в алый цвет.
- Вот там запад... - продолжал рассуждать Юлька вслух. Звук собственного голоса успокаивал его. - Если я пойду на запад - значит, пойду вдоль реки. А чтобы выйти к реке, надо повернуть на север, вот сюда!
Юлька, став лицом к западу, вытянул правую руку вбок. Там, решил он, был север. Чтобы проверить себя, он подошел к одинокой ели. Он знал, что у дерева ветви, обращенные в сторону юга, гуще, а ветви, обращенные на север, - тоньше и растут реже.
Его предположение оправдалось: направление по ели совпадало с направлением, определенным им по закату солнца. Теперь Юлька знал, куда идти. Пройдя сто шагов, он наткнулся на муравьиную кучу, и это было дополнительным подтверждением правильности избранного им направления муравьи всегда воздвигают свои жилища с южной стороны дерева.