Давид снова затянулся. Ощущение было по-прежнему омерзительным. А стоит ли Даниэла такой жертвы? Должен ли он и в самом деле глотать дым ради нее?
Он в последний раз попытался втянуть дым и тут заметил в начале пальмовой аллеи роскошный лимузин. Новехонький, черный, сверкающий хромированными деталями. Огромный и медлительный — как будто ему тяжело было нести всю свою роскошь сквозь плотный тропический воздух.
Давид затушил сигарету и убрал бычок за спину. Ребята, которые подвергают себя таким мучениям, не имеют ничего общего с его бедными легкими и с его сердечными делами… но все-таки…
Лимузин медленно ехал по аллее. По мере его приближения Давид различал тонированные стекла, металлические отблески на блестящей черной поверхности кузова… и чувствовал невольную дрожь во всем теле. В этой сверкающей черной громаде ощущалась какая-то угроза. Тип, который находился внутри, был гораздо богаче их — отчего-то Давид знал это наверняка.
Ну что ж, сейчас этот лимузин проедет мимо и можно будет вздохнуть с облегчением…
Однако автомобиль остановился. Рядом с ним.
Секунда. Другая. Давид почувствовал слабое жжение в ладони — значит, он затушил сигарету не до конца…
Тонированное стекло опустилось почти бесшумно.
Пассажир оказался, как сказала бы мама, «человеком в возрасте», иначе говоря — стариком.
Давид настороженно наблюдал за ним.
— Это из-за девчонки? — неожиданно спросил старик.
Его удлиненное лицо с тонкими чертами было абсолютно безмятежно. Голова была непокрыта, что слегка удивило Давида: отчего-то он воображал, что такой тип обязательно должен носить шляпу. Но нет, лицо старика обрамляли длинные седые волосы, завязанные в хвост на затылке.
— Я уверен, это из-за девчонки ты начал курить.
Давид покраснел так, что почти услышал, как потрескивают сыплющиеся с его волос электрические искры.
— Я…
— Ты напомнил мне меня, — перебил старик. — В том же возрасте… Все парни делают одни и те же глупости. И девчонки тоже… Например, курят, потому что считают: это сделает их круче и поможет кого-то закадрить. И те и другие так думают.
Давид не мог произнести ни слова. Он понимал, что старик говорит правду: в его словах была какая-то комическая и в то же время печальная логика. Но одновременно его одолевали опасения: а вдруг это извращенец, педофил, который собирается его увезти?.. Мама постоянно предупреждала его, чтобы он не разговаривал с незнакомыми людьми.
— Ты, наверно, думаешь, что я собираюсь предложить тебе конфетку? — спросил старик, словно прочитав его мысли, и рассмеялся искренним, заразительным смехом.
Услышав его, Давид расслабился — почти вопреки себе. Поскольку в этом смехе, в этом взгляде промелькнуло нечто знакомое… даже родственное. Когда мама смеялась, она точно так же слегка склоняла голову набок и чуть прищуривала глаза, отчего сразу становилась гораздо моложе… как сейчас этот старик. Это, конечно, не гарантировало отсутствия у него дурных намерений, но Давид все же немного ослабил бдительность.
— Знаешь что, молодой человек? Лучше выбрось эту сигарету. Уверяю тебя, если девчонка тебя полюбит из-за курения, это как-то не очень хорошо. Я, правда, тоже курил, но вот уже двадцать лет как бросил.
— Ладно. — Это было первое слово, которое Давид произнес.
Он бросил окурок на землю. Старик молча взглянул на окурок, потом перевел взгляд на Давида. В повисшей тишине слышалось только мягкое урчание мотора.
— Ты правильно поступил. Твоя мама гордилась бы тобой. Ты очень умный мальчик. И одаренный, я уверен. Да… очень одаренный.
— Спасибо, месье, — вежливо ответил Давид.
— Ну что ж… еще увидимся.
— Иншалла.
Почему-то Давид неожиданно для себя произнес именно это слово. Он перенял его от Джорди, который его употреблял по самым разным поводам. Мама пыталась их от этого отучить, но безуспешно.
— Хм… а ты знаешь, что означает это слово?
— Ну примерно: если Бог того захочет.
Старик снова рассмеялся. Опять это неожиданное и волнующее сходство с мамой…
— Именно. А знаешь, что про меня говорят?
— Что?
— Что Бог — это я.
Старик загадочно улыбнулся, и в следующий миг Давид увидел свое собственное отражение в тонированном стекле.
Огромный автомобиль тронулся с места и все так же медленно и торжественно продолжал свой путь. Давид направился к дому. Он прошел примерно полпути и только тогда внезапно осознал: они со стариком говорили на французском, а не на португальском.