Вдова, склонившись над ним, внимательно слушала. Как выяснилось, он знал не так уж и много. Хотя, впрочем, достаточно. Увлечение наркотиками, реабилитационная клиника, бегство, муж-тиран… Клео задавала вопросы, выясняла детали, выпытывала подробности, даже самые незначительные. Пленник, судя по всему, не пытался ничего от нее скрыть, но… «Вы понимаете, я даже не был знаком с ней лично… это Брижитт мне о ней рассказывала…»
Вспомнив о Брижитт, он утратил остатки самообладания и разрыдался. Вдова поняла, что больше ничего ценного от него не услышит.
Она сделала знак Жамелю, который все это время держался на расстоянии, в глубине комнаты. Ее помощник приблизился и без лишних слов засунул в рот пленнику грязную тряпку, одновременно зажав ему ноздри двумя пальцами. Тот захрипел.
Клео закрыла за собой дверь еще до того, как несчастный испустил последний вздох.
42
Пора принимать таблетки, мадемуазель Жермон… Шарли вышла из оцепенения и повернула голову к вошедшему. Его невероятно бледное лицо было почти неразличимо на фоне белых стен и его собственного медицинского халата — идеально чистого, сияющего ослепительной, почти невыносимой для глаз белизной. В комнате не было почти никакой обстановки, лишь на стенах висели какие-то странные схемы в строгих металлических рамках, напоминавшие астрологические карты.
— Спасибо, Жозеф…
Был ли это Жозеф? С другого конца комнаты Шарли этого не видела. Однако она, скорее всего, не ошиблась — она научилась распознавать присутствие этого человека, поскольку он находился рядом с ней почти постоянно на протяжении многих дней… или месяцев?..
Сколько же именно? Месяц?.. Два?..
Она должна была вспомнить. В последнее время ее память стала улучшаться, даже приобретать какую-то новую силу… Воспоминания возвращались к ней. Она стала даже вспоминать многие эпизоды из самого раннего детства, хранящиеся где-то в потаенных глубинах сознания.
Она обсуждала этот феномен с доктором Ансе. Он был в полном восторге — такой результат подтверждал эффективность проводимой им терапии.
— Вспоминая эти сцены и заново переживая те эмоции, которые их сопровождали, ты тем самым избавляешься от них, очищаешь от них сознание — примерно так же, как организм очищают от шлаков… Теперь ты сможешь без помех думать о будущем, оставив в прошлом все, что привело тебя к саморазрушению…
Некая смутная интуиция, чей голос был слышен даже сквозь ватный туман, в котором пребывало сознание Шарли, заставила ее умолчать о том, что в большинстве ее воспоминаний присутствует мать, и ее присутствие невыносимо тяжело, даже губительно… каждое из таких воспоминаний было как новый барьер, отделяющий их друг от друга…
Итак, она должна была вспомнить имя санитара: кажется, Жозеф (или Жильбер?..). Но ирония ситуации заключалась в том, что если далекое прошлое вспоминалось в мельчайших подробностях, то настоящее было каким-то смутным, расплывчатым, вневременным…
Жозеф приблизился к ней с небольшим подносом, на котором были разложены многочисленные разноцветные таблетки. В последнее время воспоминания, вызванные ими, были настолько отвратительны, что Шарли с трудом сдерживалась, чтобы не взбунтоваться и отказаться их принимать. Но все же она заставила себя взять стакан воды, также стоявший на подносе, и начала глотать таблетки одну за другой. Жозеф внимательно наблюдал за ней. Шарли решила, что попросит доктора сократить дозы, особенно белых таблеток — это, как она поняла, были успокоительные… хотя уж скорее отупляющие. Что касается других, она точно не знала об их составе, но догадывалась, что они наверняка содержали опиаты.
От слишком пристального взгляда санитара ей становилось не по себе. Казалось бы, все в его поведении говорило лишь о добросовестном отношении к работе, но в едва заметной довольной, почти гурманской улыбке одними уголками рта, в пугающе пристальном взгляде было что-то ненормальное.
Но, может быть, сама обстановка этого не совсем обычного заведения и многочисленные таблетки вызвали у нее легкую паранойю? Несколько раз по ночам, в пограничном состоянии между сном и явью, ей казалось, что он заходит к ней в комнату — на сей раз не в медицинском халате, а в обычной одежде — и неподвижно стоит в углу, наблюдая за ней. Черт его лица Шарли не видела, но различала длинную шею, покатые плечи и особенно эту бледность и пронзительный, режущий взгляд светло-голубых глаз, заметный даже в слабом луч света, падавшего из коридора через круглое застекленное окошко в двери, похожее на иллюминатор…