Затем он перехватил в зеркальце заднего вида взгляд матери и улыбнулся ей.
— Ну вы и спите, молодой человек! — пошутила она. — Как медведь в берлоге!
И тут же вновь переключила внимание на дорогу. Давид понимал, что вести старую машину, да еще в таких условиях, ей очень нелегко. По тому, как медленно они продвигались вперед в снежном вихре, он чувствовал, с какой осторожностью она едет.
— Здорово! — не удержавшись, воскликнул он. — Как на горнолыжном спуске!
Шарли грустно улыбнулась. Два раза они ездили в горы, и Давид был в полном восторге, впервые встав на горные лыжи. Сейчас она вспомнила, как радостно он хохотал, да же когда падал, и каким наслаждением для нее было слышать этот смех. Их недолгое счастье, однако, вызывало у Сержа безумные приступы ревности, и две поездки, и без того короткие, были отравлены градом ругательств, оскорблений и побоев, несмотря на все ее усилия не совершать никаких оплошностей.
Сейчас, представляя себе утопающий в снегу дом у озера, Шарли радовалась своему выбору — впрочем, действительно ли своему?.. Так или иначе, они с Давидом будут гулять, играть в снежки, слепят снеговика, съездят на лыжах в соседний небольшой лесок… Может быть, месье Боннэ найдет им и санки?..
Да, сейчас взгляд широко распахнутых глаз Давида был почти… счастливым. Но что же произошло недавно в Сен-Клу?.. Какой кошмар мог вызвать подобную реакцию?..
Шарли покусала губы, потом все же решилась задать вопрос, не дававший ей покоя с момента отъезда из дома матери:
— Ты можешь мне сказать, что с тобой случилось, Давид?.. Я имею в виду, недавно, в бабушкиной гостиной…
На мгновение она перехватила его взгляд в зеркальце заднего вида и поняла, что инстинкт ее не обманул — Давид… скрывал от нее что-то.
Давид скорчился на сиденье, обхватив руками колени. Как же ей объяснить?.. Это трудно… Что-то вроде… удара изнутри в запертую дверь, которая находится в голове…
— Я… я и сам точно не знаю, мам… Как будто что-то хотело вырваться из моей головы наружу…
Несмотря на то что в салоне машины было тепло, Шарли почувствовала, что ее охватывает дрожь — как будто температура воздуха вдруг резко упала.
— Ты можешь мне объяснить, как именно это происходит? — спросила она, стараясь говорить небрежным тоном. — Помнишь, ты мне раньше объяснял, как работает твой талант?
«Почему я говорю с ним как с несмышленышем?» — тут же упрекнула она себя.
Потому что ты тревожишься, потому что ты боишься, потому что тебя гложет паника. Потому что ситуация вышла у тебя из-под контроля и может в любой момент осложниться еще больше. Потому что ваша свобода иллюзорна, и очень может быть, что вы проводите вместе последние часы…
Она на секунду закрыла глаза, чтобы заставить замолчать этот голос, который не переставал нашептывать ей эти мрачные предсказания.
В это время Давид размышлял, что ей ответить, — точнее, прикидывал, что стоит рассказать, а о чем лучше умолчать. Он не хотел тревожить ее еще больше.
Прежде он никогда не пытался пробуждать в себе свой необычный талант по собственной воле. Скорее уж наоборот — Давид прилагал все усилия к тому, чтобы его не пробуждать.
Но после того, как он недавно угадал выигрышные номера, картины будущего буквально затопили его сознание: они мелькали перед ним, смешиваясь, как в калейдоскопе, и их смысл невозможно было разгадать — ясно было лишь то, что они таят в себе опасность. Больничная палата… врач, который почему-то кажется ему знакомым… огненные вспышки… кровь… множество предметов, со страшным грохотом рушащихся на пол… незнакомые лица… и знакомые тоже — например, лицо Брижитт на фотографии во весь экран телевизора…
И какое-то существо — невидимое, но вездесущее, которое следует за ним повсюду… Черная тень с огненным взглядом…
Давид понимал, что все это скоро воплотится в жизнь. Он точно не знал, когда именно — завтра, через неделю, через две? — и в каком порядке, но чувствовал, что грозящая им с матерью опасность исходит буквально со всех сторон. Она словно пропитала всю атмосферу вокруг них. Она становилась все ближе. И самое ужасное — она была… ГОЛОДНА. Да, «голодна» — это было самое подходящее для нее слово.
Но он и сам испытывал голод… точнее, жажду — жажду знания. Неопределенность, неясность видений сводила его с ума. Он знал слишком много о грядущих событиях, чтобы не думать о них, и в то же время слишком мало, чтобы их предотвратить.
И вот, когда он остался один в огромной бабушкиной гостиной, слегка смущенный окружающей роскошью, ему пришла мысль о том, чтобы попробовать прояснить видения, вызвав их по собственному желанию. Он сосредоточился и попытался… усилиться, чтобы вызвать нечто. Чтобы проверить, на что способен его талант, если дать ему полную свободу.