Карни. Устал как собака.
Юджин. В Бруклине такой жары мы не знали.
Сэлридж. А где у них телефон? Ну-ка позвони менеджеру, пусть принесет кока-кола со льдом.
Появляется СЕРЖАНТ ТУМИ со списком на доске.
Туми. Взвод, становись!!
Солдаты нехотя встают.
Сэл. Приветик, сержант.
Туми. Я скомандовал: „СМИРНО“! Это значит, немедленно построиться! В шеренгу становись!
Все вскакивают, выстраиваются перед койками, ТУМИ прохаживается взад и вперед, внимательно изучает солдат.
Стоять смирно, это значит, что вы должны стоять навытяжку, пока я не скомандовал: „Вольно!“ Ясно?? Взвод, СМИРНО!!
(Все подтягиваются. Несколько секунд он проверяет их выправку.) ВОЛЬНО!!
Все расслабляются. ТУМИ пристально смотрит на каждого, затем заглядывает в список.
Начинаю перекличку. Ответ: Хо. Не говорить: ни „да“, ни „нет“ ни „есть, сэр“, ни „так точно“. И никакой отсебятины. Как я уже разъяснил выше, ответ один: „ХО“. Виковокий Джозеф Ти, ты меня понял.?
Виковский. Хо!
Туми, Сэлридж Рой Даблъю?
Сэл. Хо!
Туми. Карни Дональд Джей.
Карни. Хо!
Туми. Джером Юджин Эм.
Юджин. Хо!
Туми. Эпштейн Арнольд Би,
Эпштейн. Хо! Хо!
Туми. (смерив его взглядом) Разве в нашем взводе два Арнольда Эпштейна?
Эпштейн. Нет, сержант, один.
Туми. Тогда какого черта ты два раза сказал „хо-хо“?
Эпштейн. Вы правы, сержант.
Туми. Эпштейн Арнольд Би
Эпштейн. Хо!?
Туми. Еще разок.
Эпштейн. Хо!
Туми. Еще один раз.
Эпштейн. Хо!
Туми, Наконец, ты меня понял?
Эпштейн. Хо!
Туми (солдатам). Я — сержант Мэрвин Джей Туми вы постулили в мое распоряжение, я буду командовать вами десять недель вашей основной подготовки здесь в распрекрасном Билокси на Миссисипи. И те, кто смогут выдержать жару, влажность, тараканов, пауков; змей и всякую гниль: грибок, дизентерию, сифилис, гоноррею, тропическую лихоражу, будут затем, отправлены на какой-нибудь дерьмовый остров в Тихого океане, или в загаженные горы Северной Сицилии. И в том и в другом случае вы навряд ли вернетесь к своим папам и мамам в состоянии полной невинности. Единственный шанс выйти из войны здоровым и телом и душой — это родиться любимой дочерью президента Соединенных Штатов… Говорю вам на основании личного опыта: год и два месяца я прослужил в Северной Африке, там: в песках Аравийской пустыни, похоронено семьдесят три процента моих товарищей. И яркие ленточки на моей груди выражают признательность правительства за мой скромный вклад в это дело; за то, что я пожертвовал ему энную часть своего мозга; в то время как оставшаяся часть защищена тяжелой стальной пластинкой в моей голове. Эта травма сделала меня умным, чутким, проницательным и отзывчивым наставником еще не обломанных зеленых юнцов, и вместе с тем самым жестоким, сумасшедшим садистом, прожженным сукиным сыном, какого вы еще никогда не видели… Вот это вам и придется узнать за десять недель военных учений. Тебе это ясно, Эпштейн?
Арнольд. Полагаю, что да.
Туми. ТЕБЕ ЭТО ЯСНО, ЭШПТЕЙН?
Арнольд. ХО!
Туми. ТЕБЕ ЭТО ЯСНО, ДЖЕРОМ?
Юджин. Хо, да!
Туми. Хо, что?
Юджин. Хо, ничего.
Туми. Джером, ты меня слушаешь?
Юджин. (нервничая) Да, хо. То есть, ХО, сэр. Просто — хо.
Туми. Ты откуда, Джером?
Юджин. 14–29 Пуласки Авеню.
Туми. Я двенадцать лет служу в армии и еще ни разу не встречал рожи с Пуласки Авеню 14–27. Объясни мне, Джером, — почему?
Юджин. Там мой дом. Там живет только одна семья. Простите. Я хотел сказать, что я живу в Брайтон Бич, Бруклине, Нью-Йорке.
ТУМИ замечает, что ЭПШТЕЙН как-то ёжится, переступая с ноги на ногу.
Туми. Ты мне хочешь что-то оказать, танцор?
Арнольд. Я хочу в туалет, сержант.
Туми. Вот беда, что же нам делать? В армии нет туалетов.