Арнольд. Нет, сержант, первый раз слышу. И когда же?
Туми. Третьего апреля 1943 года в семь ноль-ноль… То есть, завтра утром… Я знаю, как вам, ребятам; будет меня недоставать… Но… никакого шума по этому поводу. Никаких подарков, ты меня понимаешь? Если хочешь, можешь в мою честь надраить несколько унитазов и это все.
Арнольд. Куда же вы отправляетесь?
Туми. Это меня отправляют в госпиталь для ветеранов в Дикерсон, штат Вирджиния… Думаю, что в знак благодарности начальство заменит мою стальную пластинку серебряной… Вот тогда я смогу заложить свою голову в любом ломбарде. Что ты на это скажешь?
Арнольд. А надолго вы уезжаете, сержант?
Туми. Ну и тупой же ты, сукин ты сын. Я ведь тебе сказал, что меня отравляют в госпиталь для ветеранов. Оттуда обратно дороги нет. Ты становишься ветераном. Гуляешь в синем махровом халате, вечерами слушаешь радио или сражаешься в шашки с другими ветеранами, которые тоже коротают время, занимаясь плетением корзин… Я же долблю тебе, унитазная ты голова, что моя служба в армии США закончена.
Арнольд. Мне очень жаль, сержант.
Туми. Снова поднимая пистолет. А я не нуждаюсь ни в твоем сожалении, ни в сострадании, Эпштейн… Сострадание может только купить тебе звезду Давида — ее присобачат к твоей плите на Арлингтонском кладбище.
Арнольд. Да, сержант.
Туми. Пусть они забьют в мою голову 65 фунтов болтов и гаек, пусть выдадут мне спецодежду газовщика, я все равно останусь незабываемым и неповторимым старшим сержантом, которого тебе никогда не видать в твоей недолгой, но сладкой жизни, Эпштейн или Эпстайн.
Арнольд. Я в этом уверен, сержант.
Туми. Однажды ночью я услышал из своей комнаты, как вы играли в какую-то игру, и как Джером спрашивал каждого о его последнем желании в последнюю неделю его жизни… И я тоже играл вместе с вами, я тоже положил свои пять долларов в банк. (Вынимает бумажку.) Вот они, мои денежки. Скажи: выиграл бы я эту игру?
Арнольд. Но игра закончена, сержант.
Туми. Нет, погоди, паренек. Она еще не закончена. Ну, ладно. Ты знаешь; что я бы сделал в последнюю неделю своей жизни на этой земле?
Арнольд. Что, сержант?
Туми. Я бы взял одного новобранца, самого большого кретина, который во всем идет против меня, недотепу, сукиного сына и сделал бы из него послушного, дисциплинированного солдата, которым бы гордилась армия. Это была бы моя победа. Вот ты, Эпштейн, и есть тот недотепа, недоделыш, и клянусь богом, прежде чем я отсюда уеду, я этого добьюсь и тогда я заберу свои пять долларов, ты меня слышишь?
Арнольд, Но ведь никто из нас в действительности ничего не сделал. Это была просто игра.
Туми, Игра? Но только не со мной, солдат. Смирно, Эшптейн!
Арнольд. Сержант, вы не в том состоянии, чтобы…
Туми. СТОЯТЬ! СМИРНО!
АРНОЛЬД вытягивается в струнку.
Сегодня ночью в этой комнате было совершено преступление, Эпштейн. Нарушение армейского устава. Сержант из младшего командного состава, без всякой на то причины или провокации, угрожал жизни рядового, приставив к его виску заряженный пистолет. Вышеизложенный акт был учинен пьяным командиром взвода во время его дежурства… Я и есть тот командир, Эпштейн. И твой прямой долг отрапортовать начальству об этом скандальном случае…
Арнольд. Зачем… все это, сержант?
Туми. А затем, что я вдрызг пьян и опасен. И твой прямой долг, Эпштейн, отобрать у меня заряженное оружие.
Арнольд. Мне и в голову не приходило, что вы хотите застрелить меня; сержант.
Туми. ОТБЕРИ У МЕНЯ ОРУЖИЕ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ!
Арнольд. Что вы говорите? Как я смею отобрать у вас оружие?
Туми. ПОТРЕБУЙ его у меня, жалкий ублюдок, или я вышибу твои тухлые мозги!
Арнольд (успокаивая его). Ну хорошо… хорошо… Я могу взять у вас ружье, сержант?
Туми. ПИСТОЛЕТ, болван!
Арнольд. Я могу взять ваш пистолет, сержант?
Туми. Бери его силой из моей руки.
Арнольд. Брать силой?
Туми. Выворачивай мою кисть! Если можешь!
АРНОЛЬД начинает выкручивать руку, в которой зажат пистолет, после некоторой борьбы Туми разжимает руку.
Молодец!
Арнольд. Уф. Благодарю. А теперь вам нужно хорошо поспать и…