Глава 7
Может ли кричать пустота ? Может ли вопить бездна ? Может ли рыдать и плакать космос ? Может.
Сейчас, спустя 36 лет я вспоминаю что такое уже видел тогда, накануне тем же летом. Это произошло на территории ветлечебницы за забором нашего огорода - где было разгромлено немалое количество пехоты Вермахта, уничтожена по меньшей мере танковая дивизия СС "Мертвая голова", а также пострадало множество советских солдат, офицеров и партизан, пойманных ветеринарами-санитарами, и приведенных на допрос и последующую экзекуцию к родителям.
Остроты и реализма в боевые действия вносило и то, что ветеринарные автомобили были отмечены голубыми крестами на белом фоне. Что нами неизменно трактовалось как принадлежность к вражеской технике, а соответственно подлежало обязательному уничтожению при помощи гранат из снега. С чем категорически не согласны были водители механики этой техники. Поэтому регулярные засады нередко приносили свои плоды - в виде ведомых за шиворот через всю улицу в гестапо красных партизан, отчаянно ревущих и дающих признания больше не лазить на территорию этого заведения.
Попутно, строго следуя тактике и стратегии ведения войны, справедливо рассуждая что противника нужно бить по всем фронтам, нами, по мере возможности уничтожалась тыловая инфраструктура - склады с боеприпасами (пробирки, лекарства, ампулы), обслуживающая техника (мойка), а также непонятный блокгауз из темно-красного кирпича с ржавыми решетками на окнах без стекол рядом с мойкой. Вот к нему у нас и был особый интерес, как к секретному объекту Анненербе.
Глава 8
Это место, окутанное мрачной тайной блокгауза, было обильно полито жирной подливой ужаса творившегося на досках, покрытых кусками отвалившейся красной глины от мывшихся здесь машин. Обычно это были бежевые или зелёные уазики с голубыми крестами в белом кругу. Но здесь же регулярно появлялись и страшные машины. ГАЗ-51 и ГАЗ-52, оборудованные под мусоровоз с оранжевым полукруглым контейнером. Вот в этих машинах и происходили дикие, выворачивающие душу ребенка вещи, которые не были предназначены не то что для детских глаз, но вселяли отвращение и во взрослых, которые знали про автомобили-душегубки времён Великой отечественной войны.
Тот жаркий летний вечер в начале августа странным образом собрал нашу мальчишескую компанию на недолгие 3 часа. Когда ни Костика Мастрюкова из дома рядом с моим не должна была выпустить гулять пьяница мать, ни Димку Козырева из следующего дома его молчаливый строгий отец. Да и я должен был загорать и купаться на речке в деревне у бабушки. Но, так получилось. И мы не смогли, не сдержав радости от встречи, упустить этот вечер для игры во-войки в нашем любимом месте. Как обычно завершив разгром немцев, которыми в тот раз были Димка и Костик, возле блокгауза, мы уселись на низенькой крыше коськиного сарая, покрытого подплавившимся рубероидом, противно прилипавшим к светло-зеленым шортам в синий горошек. Уставшие и довольные, впитывали ощущения, запахи, цвета и звуки с неистовой силой молодых организмов, ещё не познавших ни тик-тока, ни женщин, ни алкоголь и сигареты. С крыши сарая открывался отличный обзор на мойку с мусорными баками и на красно-коричневую стену с большим проёмом окна, черным колодцем смотревшим на нас.
Глава 9
Переваливаясь на ухабах, выдавливая пыльными колесами черную жижу из чирьев ям, на мойку заехала запоздавшая сегодня мусоровозка, из кабины которой вывалился помятый мужик в замасленной голубой безрукавке и черных штанах с отвалившейся заплатой на заднице, сквозь которую угадывалась целая цветочная поляна. Присев на подножку, он закурил папиросу из малиновой пачки и отработанным движением аборигена маои как бумеранг запустил ею в ближайшего воробья. Воробей грязно и длинно сматерившись, недовольно уселся на край мусорного бака с разбитыми ампулами и окровавленными пробирками и стал наблюдать за тем, как мужик вытащив длинную толстую резиновую трубу из-за кабины, надевает её на глушитель работающего двигателя, выблевывающего из себя синий вонючий дым.
Перемежаясь с чириканьем воробьев и фырканьем изношенного двигателя один звук не давал завершить идиллию летнего вечера. Странное поскуливание, шкрябание и тоскливый лай, приглушённый стенками оранжевого контейнера, доносился со стороны мусоровоза. Мужик подошёл к задней стенке, приоткрыл дверцу на ней и сунул ободранный закопченый конец шланга в образовавшуюся щель. Взорвавшаяся затем тишина раскидала обрывками диких воплей, ошметками жалобного воя всю округу, заставив нас окоченеть от ужаса. Нам стала понятна участь собак, скуливших внутри, пойманных в различных районах нашего городка. Словно маленькие, грязные и голодные детишки отловленные фашистами по деревням они бились в бессильном отчаянии, кричали до хрипоты, звали маму и ломали маленькие ноготки, царапая стены душегубки оставляя на них следы зубов и когтей. А мы, оцепеневшие и выпучившие глаза, не могли закричать и сорвавшись с крыши бежать. Бежать домой, перепрыгивая через кусты и заборы, крича во всё горло, царапая голые ноги о колючки и теряя сандалии. Падать обдирая коленки до крови и снова, поднимаясь как в тягучей жвачке, в диком ужасе бежать в свои уютные комнатки с обоями в цветках и мишках. А потом, дрожа и выколачивая зубами просьбы о помощи неведомым спасателям азбукой Морзе, прижаться к маминому боку в шелковом прохладном платье. Согласиться съесть суп, да хоть две тарелки. И все, что предложит ещё. И забыть, главное забыть и не слышать тот крик. Отрезать как заплесневевшую часть батона, оставленного надолго в хлебнице и выбросить в помойку на грядках того огорода, за которым творится этот холокост.