Глава 14
Молча с остервенением шахтера, выполняющего дневную норму я бил и бил по серым бусинкам глаз, по клюву и крыльям. Клетки на рубашке, выбившейся из шорт потемнели от пота и стали похожи на растаявший шоколад. Передо мной улыбаясь, нет не улыбаясь, плача лежал растерзанный малыш зовя на помощь лапкой: "Помоги !!!". А подлец никак не унимался словно смеясь во тьме:
- Кар-р, кар-р ! Моё, моё ! - и снова и снова уворачивался и возвращался. Огонь, сжигавший с каждым взмахом иссякал, а вместо него приходило осознание что уже давно поздний вечер. И меня потеряли родители. Отец сжимает в руках кожаный солдатский ремень с латунной пряжкой, от которой на попе долго сверкали звёзды с серпом и молотом. А мать бегает по соседям, расспрашивая моих друзей о своем непутёвом сыне.
Сражение для обеих сторон закончилось ничем. Мой соперник в мохнатых штанишках усевшись на трубе из которой выходил моечный шланг, недовольно и обиженно переминался, поглядывая попеременно то на контейнер, то на меня. Словно упрекал: "Всё равно ведь ты не будешь это кушать. Отдай его мне, будь хорошим мальчиком". Наконец, обессиленный и опустошенный я отошёл от контейнера и присел, прислонившись к нагретой за день кирпичной стене блокгауза.
Как ни странно, происходящий во дворе мойки шум не разбудил ночного сторожа, который раздавив пузырь и разнося вокруг запах лука и перегара, делал вечерний обход территории. А затем, ругаясь по поводу наших проделок, включив фонари и лампочки над дверями построек, складов и лабораторий, уходил спать в свою каморку в главном здании. Но сегодня весь комплекс был погружен во тьму и кроме звуков битвы ничто не потревожило странный покой будто выброшенной в другое измерение ветлечебницы.
Глава 15
Равнодушие рождает боль и смерть. Это было ясно всегда, во всё времена. Равнодушным я не был, а потому был ещё жив. Вот только потрепан и выжат как ветхая половая тряпка, такой же мокрый и грязный.
В первых числах августа, несмотря на жаркие и солнечные дни, уже можно заметить что ночи становятся длиннее, прохладнее и темнее. Но эта ночь, как будто решила похвастаться купленным только что в лавке старьевщика еврея торшером. Старый жид скорее всего тут же сдох от радости продав такую рухлядь на склоне своих дней. И та теперь стояла на кривой ножке сухого дерева, дырявая и тусклая, тем не менее ярко освещая красным светом всё вокруг.
В этом призрачном свете сидящий на трубе ворон вдруг встрепенулся и взьерошив перья, стал внимательно всматриваться в оконный проём над моей головой. Взглянув вверх я увидел облако мошкары, вьющейся перед решеткой окна. Видимо какой-то запах изнутри привлекал её, и они как толпа народа за колбасой толпились, ожидая открытия магазина. Внезапно оттуда раздался тяжёлый вздох и насекомые, втянутые в окно, вылетели наружу, мелким мусором посыпавшись мне на лицо. Ледяной воздух, пахнУвший из блокгауза тягучим смрадом, вмиг заморозил мошкару, обрушившись на голову ведром колодезной воды.
Заорав что-то напоминающее: "Спасайся кто может !!!", ворон затрепыхавшись подбитым вертолетом, полетел прочь. Невнятный шёпот: "Пш-ш-ш, Пш-ш-ш, Пш-ш-ш", как потревоженная змея выполз из окна, пытаясь догнать его, но тот улепетывал роняя перья, словно за ним гналась стая орлов. Оттолкнувшись от стены я встал глядя на проем, и мелкими шажками стал пятиться назад, запинаясь о сучья, расставленными капканами валяющиеся во дворе. В груди опять тяжело забУхало: "Тум -Тум ! Тум - Тум !". Ища за что бы спрятаться от раздававшегося звука, сковавшего ноги еле передвигающиеся по редким кустикам травы, я ничего не мог найти. Только бак контейнера со страшным содержимым подходил для этой цели.