Миниатюрная брюнетка, не достававшая Саше до плеча. Сероглазая, с прямыми и коротко стриженными волосами. Симпатичная, если бы не выражение лица. Она подозрительно и с нескрываемой злобой разглядывала каждую девушку в зале, а в перерывах между танцами что-то сердито выговаривала мужу. Галя, конечно, была не в курсе взаимоотношений Саши и Ани. Но у Ани больно кольнуло в сердце. Разлука неизбежна, это только вопрос времени.
В стромынском коридоре Аню остановил Глеб.
– Послушай, Анечка, я давно хотел с тобой поговорить.
– Проехали, Глеб! – только и смогла сказать она парню, в которого была без памяти влюблена на первом курсе.
– Хотя бы объясни мне, по какой причине ты вдруг стала меня игнорировать.
– Тебе это так важно? Ладно, объясню. Когда я была в стройотряде, ты не ответил мне на открытку с поздравлением на день рождения. И вообще ни одного письма не прислал. Мне было обидно.
– Какую открытку? Я не получал никакой открытки. И как я мог тебе писать, если адреса твоего не знал? Ведь можно было все выяснить, а не обрубать резко. Это же просто недоразумение. А потом это твое скоропалительное замужество. Будто назло мне. Я сам виноват, не надо было тебя отпускать…
– Проехали, Глеб. Ты не виноват. Просто тогда я была глупая, ничего в жизни не понимала и обо всем судила слишком категорично. Давай не будем ворошить старое.
Вскоре Глеб женился на девушке, приехавшей на курсы повышения квалификации из Ташкента. Она была его ровесницей и преподавала английский язык в тамошнем университете. После окончания вуза Глеб уехал с женой в Ташкент.
Добрые люди доложили Павлу, что у Ани появился другой. И он, до этого демонстративно не замечавший Аню, тут же прибежал на Стромынку. Вернись, я все прощу, без тебя никак. Мы же еще официально не разведены. Если не вернешься, брошу институт, завербуюсь на Крайний Север, пропаду там в снегах, замерзну, как ямщик из песни, и это будет на твоей совести. Шантаж неприкрытый, но мало ли… Аня испугалась.
Девушки тактично удалились, кто в читальный зал, кто в булочную. Они были одни в комнате номер 410. Аня стояла у окна, Саша присел на краешек Аниной кровати.
– Саша, нам надо расстаться, – слова давались Ане с трудом. – Давай все же попытаемся сохранить наши семьи. Галя тебя любит, я видела…
– В одну воду дважды не войдешь, Аня. Подумай, нужна ли тебе эта попытка. Я не о себе беспокоюсь. Если тебе не хочется со мной встречаться, так и скажи. Я пойму. Прошу, не пытайся оживить то, что умерло. Толку не будет, поверь. Я, наверное, все же решусь на развод с Галей. Скандалы достали. Меня останавливают лишь ее угрозы, что не даст мне видеться с Димкой. Но это я от нее уже сто раз слышал и думаю, что можно будет найти какой-то выход…
– Я все решила, Саша. Прости.
Они даже не попытались приблизиться друг к другу, сесть рядом, обняться. Как будто боялись, что если обнимутся, то расстаться уже не смогут. Ссутулив плечи, Саша вышел из комнаты. Аня заставила себя не побежать следом. Когда за Сашей захлопнулась дверь, она просто упала на кровать лицом вниз. Душа болела нестерпимо. Ведь она своими руками вырвала из нее кусок.
Начало выпускного курса Аня и Павел вновь встретили на съемной квартире. На этот раз у метро «Красносельская», недалеко от Комсомольской площади. Теперь окна квартиры выходили на пути Ярославского вокзала. В квартиру залетали гудки электровозов и тепловозов, свистки электричек и громыхание составов по рельсам. Слышались объявления по вокзальному радио и переговоры диспетчеров. Аня быстро привыкла к специфическому шуму. Не хуже, чем на Стромынке, где в пятом часу утра под окнами гремели трамваи, выходя в рейс из депо имени Русакова.
Супруги дали друг другу слово не припоминать старые обиды. Это не помогло. Обиды припоминались, Пашкины скандалы продолжались. Поводом для них теперь была еще и ревность к Саше.
Весной Павел стал чаще уезжать домой без предупреждения. Но Аня не сидела, как прежде, одна в квартире. От «Красносельской» до Стромынки было рукой подать, но ее туда не тянуло. Не хотелось ей и в парк «Сокольники». Она снова стала пропадать в старых московских переулках, и ее одиночество, ранний март и все понимающая Москва плавно перетекали в стихи.