– Мне было хорошо с тобой, Паша. Вот только очень больно, что ты меня предал.
– Думаешь, мне приятно чувствовать себя последней сволочью? – выкрикнул Пашка. И надолго замолчал. Аня тоже молчала.
– Ань, может, не будем пока оформлять развод? – вдруг тихо сказал Пашка и осторожно погладил Анину ладонь. – Ты же не побежишь сейчас замуж. Я тоже жениться не побегу. А время, говорят, все лечит… Уедем куда-нибудь подальше, в другой город…
– Нет уж. Развод так развод, Паша. Не хочу отрубать хвост по кускам. Да и не сможешь ты жить нигде, кроме своего Ярославца.
После окончания вуза каждый пошел своей дорогой.
Ане, как редкому специалисту в скорописи семнадцатого века, предложили работу по расшифровке рукописных фолиантов в архиве древних актов.
Павел уехал в родной Ярославец, его взяли в редакцию местной газеты репортером. Наконец сбылась его мечта.
Жить с пустотой в душе было невыносимо. Через несколько лет, взвесив все «за» и «против», Аня ответила взаимностью на настойчивые ухаживания Вадима, с которым познакомилась в архиве. Он приходил в читальный зал работать над кандидатской диссертацией. Супругом он оказался идеальным, помогал во всем, старался предугадать малейшие Анины желания. Родились одна за другой две очаровательные дочки. И мертвая пустыня ее души постепенно ожила, зазеленела ростками любви к детям, да и к мужу, чего скрывать. Только стихи сочинять стало совсем некогда.
О своих бывших Аня почти не вспоминала и не печалилась. От общих знакомых слышала, что Саша все же развелся с Галей. Через пару лет снова женился, вроде бы удачно.
Павел к тридцати годам успел два раза жениться и развестись. Не те девушки попадались, видимо. Или они не устраивали Марью Васильевну.
Как-то вечером позвонила Алена:
– Помнишь Сашку Углова? Ну, с которым у тебя любовь какая-то дикая была, когда вы с Пашкой разбежались. Так вот, Сашка погиб. Причем глупо так. Выключился свет в квартире, вышел на площадку щиток посмотреть. Шарахнуло насмерть. Жалко парня, тридцать три года всего и прожил… Завтра похороны. Семья, родители, прочие родственники, первая жена тоже приедет с сыном… Отпевание будет в Елоховской церкви. Не вздумай явиться. Ты там явно лишняя. Выпей за упокой души.
Коньяк не очень-то брал. И совсем не успокаивал. Домой надо. Вадим волнуется, наверное. Чаю с лимоном, таблетку и спать.
Ольга Тимофеева
Демон из чата
Даже удивительно, как у таких интеллигентных и правильных родителей появилась я. Другая. И, по правде, быть такой тяжело.
Иногда мне кажется, что я живу в психушке. Начнем с нашей квартиры. Все белое. Или максимально приближено к нему. Мама, преподаватель философии, помешана на чистоте. Белый – это признак чистоты. С папой все еще сложнее, хотя и понятно. Он врач-психотерапевт. Если, насмотревшись Тик-Тока, вы думаете, что у меня настолько крутой папа, что при звонке он говорит приблизительно следующее: «Если ты будешь в ресурсе и не воспримешь мою просьбу как манипуляцию и это не триггерит твои детские травмы от гиперопекающих родителей, пожалуйста, сходи в магазин», – то вы ошибаетесь.
Папа мой в этом вопросе был солидарен с господином Фрейдом.
Стоит только разговор завести, что я какая-то ущербная у них, как я слушаю лекцию о том, что у меня какой-то комплекс и со мной надо обязательно это проработать. Страшно на самом деле, что когда-то отец скажет, что простым разговором тут не помочь. И закроет меня в своей тюрьме, из которой прежней я уже не вернусь.
Мое стремление заниматься спортом и ухаживать за собой, за своим телом, любоваться им было воспринято моим гениальным папочкой как склонность к беспорядочным половым связям и неправильной сексуальной ориентации. Поэтому родителями было принято решение оградить меня от всевозможных связей с противоположным полом. Пока «не перерасту».
Сейчас я учусь в чисто женском университете. С учебы домой езжу с мамой. Я идеальная двадцатилетняя девственница, которая зависит от родителей настолько, что кажется, будто я так и умру в таком же целостном состоянии. Эх, не хотелось бы.
Иногда даже хотелось назло отрезать длинные светлые волосы, перекраситься в синий, нанести макияж, надеть линзы, чтобы скрыть природную голубизну глаз и придать им другой, темный оттенок. Не быть Дюймовочкой в двадцать лет.