– Прожужжала бы и раньше, но мы до этого не были знакомы! – парирую я.
– Так, девочки, успокойтесь, – примирительно поднимает руки Витя. – Скоро все начнется!
Тут я понимаю, что нужно повторить мой текст, чтобы потом не светить соседям телефоном в глаза во время мероприятия.
Я не запомнила, кто будет выступать перед Ярославом, но за один-два номера начинаю ощущать странное напряжение. Обычно вплоть до своего выхода на сцену я очень волнуюсь, не слыша других выступлений, судорожно прокручивая нужные строчки в голове, чтобы ничего не забыть. Но тут собственные переживания уходят на второй план. Я все жду, когда Ренат произнесет заветное имя. Но в тот самый момент меня отвлекает кто-то из соседей, когда я снова смотрю на сцену, Ярослав уже сидит с гитарой перед нами.
Перед тем как начать петь, он наклоняется над инструментом и подтягивает колки. Тонкие пальцы ласково скользят по струнам, волнистые пряди падают на лоб и переливаются золотом в неярком свете. Я испытываю непреодолимое желание откинуть их назад, почувствовать, какие они на ощупь. Память услужливо откликается на это желание, и я отчетливо ощущаю запах его духов, как будто бы мы снова стоим под звездным небом на улице.
В первых аккордах слышится что-то щемящее и до боли знакомое, но я никак не могу отвести взгляд от его рук, от пальцев, уверенно и нежно сжимающих гриф или танцующих неторопливым перебором над корпусом. Алкоголь туманит мозг, а тело наливается тяжестью, которая сплетается в клубок где-то внизу живота. На мгновение соблазнительная мысль оказаться на месте инструмента размывает окружающую реальность. Кажется, что я почти чувствую, как левая ладонь сжимает мою шею. Большим пальцем Ярослав ласково поглаживает чувствительное местечко за ухом, а правая ладонь медленно, сантиметр за сантиметром, скользит вниз, повторяя все изгибы, которые встречаются у нее на пути.
Мимолетные касания пальцев обжигают кожу, распаленное тело не выдерживает напряжения, и музыкант высвобождает из своего импровизированного инструмента первые мелодии-стоны.
Сжимаю зубы и стараюсь взять себя в руки, чтобы действительно не застонать в тишине зрительного зала. Но морок настолько правдоподобен, что дыхание сбивается, горло пересыхает, а мышцы плавятся в неизведанной неге.
Не сразу мне удается распознать, что настойчиво и уже, видимо, не в первый раз шепчет мне Кира.
– Нет, я подозревала, что ты любишь Нотр, но не настолько же! Да и как он-то узнал?
Я непонимающе встряхиваю головой и пытаюсь сфокусироваться на том, что исполняет Ярослав. Но лишь спустя несколько мгновений узнаю знакомые строки:
И тут я понимаю, что он исполняет одну из композиций мюзикла «Нотр-Дам-де-Пари». Одну из моих любимых композиций. Но ведь в сценарии была заявлена совсем другая песня…
Эмоциональное цунами снова накрывает с головой, относя все дальше от спасительных островков благоразумия. Я впитываю каждое слово с хрипотцой, каждую ноту и движение. Чувствую, как щеки начинают пылать, как теперь печет не только в месте поцелуя, но и меж лопаток, куда проникло его горячее дыхание во дворе.
Вижу, как его лицо меняется при переходе к самой сильной части выступления, как надрывно звучит голос и перекатываются мышцы под v-образным вырезом джемпера. Скольжу взглядом по его скулам и подбородку, представляя, как хочу сделать это кончиками пальцев, как прильну губами к ключицам, вдохну во все легкие манящий и горьковатый запах кипариса.
Перехватываю взгляд черных глаз и окончательно попадаю под их власть. Тем не менее картинки в моем воображении становятся все ярче и чувственнее, будто бы мы уже вовсе не на квартирнике, а в просторном парижском номере с панорамными окнами и видом на Эйфелеву башню. Я чувствую, как холодят разгоряченное тело свежие белоснежные простыни, как серебрятся в свете луны, о которой сейчас поет Ярослав, бисеринки пота на его взмокшей спине, как он ускоряется, нависая надо мной, и прикрывает глаза перед финальным рывком.
– Надеюсь, ты оценила отсылочку?
Я не заметила, когда парень вернулся в зал и устроился прямо за моей спиной. Его физическая близость внезапно приводит в чувство и рассеивает наваждение. Но глухой голос все же выдает меня:
– К звездам или к моей любимой истории?