- Даже его начальником.
- Тем более. Наверное, вы получите лабораторию интэлектроники. Она уже месяц остается без руководителя.
- А предыдущий... уехал?
- Уехал... - Маг повторила это слово со странной интонацией, которую Мольнар не смог понять. - Нет, он просто умер.
- А что с ним случилось?
- Мы нашли его в бункере. Там, внутри, произошло ослабление энергетического поля. Знаете, железобетонные стены двухметровой толщины... Они оказываются мощным экраном, и энергия не поступает.
- Какая энергия?
- Питающая сердце. У него было то же самое, что и у вас.
- Не понимаю, - сказал Мольнар, хотя уже начал догадываться. Он закрыл глаза и почувствовал странный спазм в желудке - как тогда, в грузовом трюме большого корабля, когда из-за качки сверху посыпались ящики, разбиваясь возле него.
- Вы будете спеть? - спросила Маг после некоторого молчания.
- Нет. Я уже выспался, - Мольнар слушал свой голос и удивлялся, что тот ничуть не изменился. - И эта энергия поступает сюда? - спросил он.
- Разумеется. Весь институт и близлежащая территория в радиусе около полукилометра попадает в поле.
- А дальше?
- Что дальше?
- Если я захочу выйти за пределы института, к морю, или поехать в город, - спросил он, хотя уже знал ответ, но хотел услышать его от Маг, которая говорила обо всем этом таким обычным тоном.
- Вам нельзя. Верная смерть. Но ведь вы знаете об этом. Вы же подписали разрешение на операцию. Нотариус и весь тот смешной ритуал...
- Я ничего не подписывал.
Маг с минуту молчала, а потом тихо сказала;
- Вы не успели. Но еще подпишете. Ведь это простая формальность.
Он хотел сказать, что не подпишет, но вспомнил историю с заблокированной дверью и промолчал.
- Мы ведь все за этим приезжаем, - словно с сожалением добавила Маг. Перед тем, как попасть сюда, я была секретаршей в экспортной фирме в Буэнос-Айресе. Секретаршей второго директора, - с гордостью уточнила она. Я работала на двенадцатом этаже в главном управлении фирмы "Тротам энд К°". Вы знаете ее?
- Нет. Я никогда не был в Буэнос-Айресе.
- Да, теперь это уже в прошлом. По субботам мы ездили на море... Знаете, мне здесь больше всего не хватает плавания и моря. Изредка по вечерам, когда дует ветер, я чувствую его запах. Отсюда до побережья не так далеко.
- Я знаю.
- Но вы еще не чувствуете его. Это начинается через несколько месяцев, иногда через полгода.
- Что?
- Мне трудно определить словами... Пожалуй, какое-то беспокойство. Вам хочется уехать, во что бы то ни стало уехать...
- Тоска?
- Нет, тоска по дому, по близким, по людям вообще появляется сразу. Но это другое, с трудом поддающееся определению, что-то глубоко запрятанное. Пожалуй, я зря говорю вам это.
- Почему? Я хочу знать все заранее.
- Со мной было иначе. Я не представляла себе, что получится именно так. Иногда мне кажется, что я, пожалуй, не приехала бы сюда, если бы знала.
- И что тогда?
- Наверное, меня бы уже не было в живых. В лучшем случае я была бы прикована к коляске. Тогда я ужасно боялась этого, пожалуй, даже больше, чем смерти. Вы можете представить себе? Смотреть на прохожих, других девушек, людей, едущих на работу, и знать, что ты лишена всего этого... навсегда. Остаться здесь - это был единственный выход. Хожу, работаю, иногда даже плаваю в нашем бассейне. Но с этим обстоит хуже, потому что у меня не сгибаются ноги, особенно в суставах.
- Другого выхода не оставалось?
-- Нет. Я побывала у самых известных специалистов. Даже в другом полушарии, в Европе. Парень, с которым я была, отправил меня туда. Он копил деньги на дом. Мне повезло с ним. Он хотел жениться на мне, но Эгберг принимает только одиноких. Впрочем, я не знаю, вышла бы ли я за него вообще. В этом не было смысла.
- А как вы попали сюда, в институт?
- Один из врачей, которого я посетила, когда дыхательный центр уже начал сдавать, сказал мне об этом. Он утверждал, что лечебница Эгберга единственная клиника, которая могла бы взяться за операцию. Но при этом сделал оговорку, что ничего мне не советует, а просто информирует.
- Эгберг потребовал деньги?
- Нет. Мой случай был слишком необычным. Доктор сказал, что может согласиться сделать мне операцию только в виде эксперимента. Благополучного исхода он не гарантировал. Надо отдать ему должное, Эгберг не слишком обнадеживал меня.
- И вы согласились?
- А что мне оставалось делать? Я прошла через все эти формальности, подписала все доверенности и заявления и вот, жива, как видите.
- А тот?
- Кто?
- Тот, в бункере.
- Ах, Бертольд! Бертольд тоже подписал. Он просто оказался без денег. У него было только сердце.
- Кем он работал?
- Электронщиком. Бертольд был уже в годах. Он как-то говорил мне, что помнит времена, когда электрическая цепь состояла из отдельных транзисторов.
- Он долго прожил здесь?
- Несколько лет. Бертольд уже находился в институте, когда я появилась. Я даже любила его. Спокойный, немногословный человек, которого почти не видно. Он не вылезал из своей лаборатории, и я даже не всегда замечала его за обедом. В тот раз он тоже не пришел, а потом Джозеф нашел его в бункере. Бертольд знал, что вход внутрь бункера означает для него смерть.
- Так же, как и слишком большое удаление от института? - Мольнар задал этот вопрос специально, хотя уже знал ответ.
- Не совсем, в бункере ослабление поля происходит неожиданно. Там сильная экранировка... и получается так, будто сердце внезапно останавливается. Так говорил Эгберг - как-то он предупреждал нас об этом. А если выйти за радиус действия поля, начнется медленная агония. Напряжение падает постепенно, с каждым метром.
- И Бертольд предпочел бункер?
- Видимо, он поскользнулся на пандусе. Там есть такая наклонная поверхность, - добавила она. - Эгберг утверждал, что он не успел выйти оттуда, потому что упал в обмороке.
- А вы?
- Что я?
- Что вы думаете об этом? - Он заметил, что она машинально посмотрела на экран.
- Я? Да, наверное, с ним случился обморок. Это был пожилой человек. Да, пожалуй, так и вышло, добавила Маг тише. - Не хотите пить? - спросила она.
- Нет, благодарю вас. - Мольнар прикрыл глаза.
Он думал о пожилом человеке, который умер в бункере из-за того, что его искусственное сердце перестало получать питание от энергетического поля, создаваемого в институте. Искусственное сердце остановилось точно так же, как настоящее. Мольнар вспомнил, как упал тогда, перед воротами, и даже не почувствовал падения, вспомнил и верхушки сосен, теряющие очертания и расплывающиеся на фоне неба. Потом он уснул.
Через несколько дней профессор уже мог пройтись по комнате от кровати до кресла. Дважды в день приходил Эгберг вместе с Дорном, своим молчаливым ассистентом, которого Мольнар видел после того ужина на экране. Он вел себя как врач, обыкновенный врач, и они говорили о температуре тела у Мольнара, его давлении и дыхании. Изредка профессор задумывался над тем, когда наконец Эгберг скажет ему, что он стал новым приобретением его фермы, но тот осматривал швы и уходил. Мольнар продолжал ждать. Он был еще слаб, очень слаб.