Это напомнило мне мое детство.
По соседству жила одна девочка, постарше меня, которую звали Мэри Лапир. У нее были вьющиеся темные волосы и ярко-голубые глаза. Я был по уши в нее влюблен. У Мэри был телескоп и теплыми летними вечерами она выносила его на задний двор, смотрела на луну и звезды, иногда до двух часов ночи. Я наблюдал из окна, ожидая, когда она выйдет, а сердце у меня билось медленно, в предвкушении. Завидев Мэри, я выскальзывал из окна и присоединялся к ней. Однажды Мэри показала мне луну и Крабовидную туманность, но ни одно небесное тело, которое она мне показывала, не светилось ярче, чем мои глаза, когда я смотрел на ее и слушал ее рассказы о кольцах Сатурна или желтом туманном диске Венеры.
Мэри была на пять лет старше меня. Я был увлечен ей до того самого дня, когда она, окончив школу, уехала поступать в колледж. В тот день я плакал, не переставая, потому что понимал, что больше не увижу ее. Так и получилось. Даже теперь те воспоминания причиняли мне боль, словно бередили старую рану. Но я не забыл ни те летние вечера и стрекот кузнечиков, ни мягкий шепчущий голос Мэри, ни млечный путь, раскинувшийся по небу и то, как Мэри сказала мне, что однажды мы с ней полетим туда. Вдвоем.
Сидя у окна, и глядя на кладбище мира, на висящую в небе луну, я вспоминал Мэри и скучал по ней так, что хотелось плакать. Возможно, я слишком погряз в воспоминаниях, потому что мне показалось, что я задремал.
И когда я проснулся, счетчик Гейгера у меня в ногах бешено щелкал.
На улице кто-то был.
Я подскочил и едва не упал с кресла. Несколько раз моргнул, чтобы убедиться, что мне не мерещится.
На улице стояла девочка и смотрела прямо на меня.
Она походила на призрака, восставшего из могилы, тощая, одетая в грязные лохмотья. И в следующий момент я понял, что это вовсе не девочка. Внутри у меня что-то екнуло, и я почувствовал едкий запах страха, выступившего из моих пор.
Это была одна из Деток.
Я хотел было позвать остальных, но рот у меня стал словно резиновый, будто в десны мне вкололи дозу новокаина. Я издал какой-то слабый звук, который не услышал никто, кроме меня самого. Я просто сидел неподвижно, словно выструганная из дерева кукла. Возможно, если я притворюсь мертвым, та ужасная девочка просто пойдет своей дорогой. Но не тут-то было.
Она увидела меня.
Она знала, что я здесь. Возможно, заметила мое шевеление или учуяла мой запах - исходящий от меня запах страха - и ей захотелось большего. В пятнистом лунном свете я видел очень хорошо - бесцветные волосы, спадающие на плечи, серая кожа и жуткое морщинистое лицо, больше напоминающее африканскую маску, вырезанную из куска дерева с помощью ножа и долота. Ее светящиеся желтым светом глаза, сидели глубоко в огромных костлявых глазницах, словно свечи, горящие в глубинах шахт.
Тяжело дыша, с пересохшим ртом я стал поднимать винтовку. И, как мне казалось, делал это осторожно и уверенно. Но на самом деле, руки у меня дрожали так сильно, что я едва мог держать эту чертову штуковину
Девочка не приближалась.
Она оставалась на своем месте, а я - на своем.
Мне нужно было выстрелить в нее. Нужно было прикончить. Нужно было разбрызгать радиоактивную грязь из ее черепа по тротуару. И нужно было сделать это немедленно. Потому что, из-за телепатии или какой-то биохимии, если один из них узнавал о твоем местонахождении, об этом узнавали и все остальные.
Но я колебался.
Я знал, что Карл не стал бы мешкать, как и Техасец. Но даже после всего, что я видел и сделал, даже после нескольких встреч с этими маленькими упырями, во мне еще сохранились остатки человеческого, и мысль убить ребенка... или нечто, некогда бывшее ребенком... вызывала настолько горькое и тошнотворное ощущение, что меня буквально выворачивало наизнанку.
Голос у меня в голове не принадлежал Тени. Возможно, это был просто древний инстинкт, который подсказывал мне: - Погляди на эту гребаную тварь, Рик, это - не человек, это - не ребенок. Она серая, сморщенная, похожая на мумию, пыльная и грязная, будто нечто, выползшее из могилы. Она - ходячее мясо, и ничего больше.
Отличный совет. Я поднял винтовку и собирался уже прикончить эту тварь, поскольку знал, что должен это сделать. Но несмотря на то, насколько пугающим было это дитя, в нем было что-то несчастное. Больше от жертвы, чем от хищника, даже если оно было столь же смертельным, как топливные стержни, извлеченные из ядра реактора. В этот момент, возможно, почувствовав мою нерешительность, девочка протянула перед собой руки ладонями вверх, словно несчастный бродяга, просящий милостыню для своих голодающих собратьев.