Пока мы шли, я думал о всем том, чего мне не хватало. На ум сразу пришли свежая пища, телевидение и мотоциклы. Байки встречались, но большинство из них было разбито, либо в очень плохом состоянии. После того, как мир рухнул, все дилерские центры были разграблены. Люди растаскивали все, что раньше не могли себе позволить. Хороший автомобиль тоже было сложно найти. Большинство машин и грузовиков стояли на дорогах разбитыми, заброшенными и ржавеющими, либо с них были сняты все полезные детали. Это можно было видеть повсюду. Отличные пикапы, внедорожники, спорткары стояли на спущенных шинах, без лобовых стекол, двигатели были либо сняты, либо разбиты. Конечно, встречалось множество машин на ходу, только у их хозяев тоже были "пушки". Не раз мы находили автомобили с сидящими в них скелетами.
Настроение у всех нас было не очень. Мы были напряжены и из-за каждого угла ожидали угрозу. Потому что что-то очень страшное и опасное было здесь. Мы все чувствовали это. Оно наблюдало за нами, поджидало нас, мы лишь не знали, какую форму оно примет. После тех звуков, что мы слышали прошлой ночью, мы надеялись на худшее.
Но то было ночью.
А сейчас стоял день. Туманный, сырой день, несущий в себе неприятный холод. И эта наша уязвимость мне не нравилась. В автомобиле мы были защищены, могли отстреливаться, могли уехать в случае серьезной опасности... но пешком мы были лишены такой роскоши. Любая шайка психов могла погнаться за нами, загнать нас в угол, а с боеприпасами у нас было не густо.
Пока мы спускались по очередной улице, осматривая ржавые остовы автомобилей, горы щебня и мусора, и торчащие из канав кости, я думал про Гремлина.
В целом Гремлин раздражал меня по причинам, не совсем мне понятным... но после того странного воя прошлой ночью, он появился этим утром, и что-то в нем было не то. Я не был уверен, что именно. Но что-то было, и внутреннее чутье подсказывало, что ничего хорошего, хотя ничего конкретного я представить себе не мог. Вой. Потом появляется Гремлин. Эта безумная, жуткая ухмылка на лице. Возможно, я был просто уставшим и возбужденным, но я был уверен, что не заблуждаюсь в своей оценке насчет него.
Мы продолжали идти. Тащились по очередной улице. Больше разбитых машин, больше глядящих пустыми глазницами окон зданий. На улице песчаные наносы. Легкий ветерок, пахнущий грязью и нечистотами. Я видел, как Техасец Слим приглядывает за Гремлином и гадал, что происходит у него в голове.
- Несколько лет назад, - говорил Техасец, - я работал в одном причудливом маленьком заведении, под названием "Похоронный дом братьев Хорас". В Лафейетт. Это в Луизиане, Карл, если тебе интересно.
- Да, знаю я, где это, черт возьми.
- У меня возникли... ну, некоторые трудности с одной юной дамой в Нью Иберия. Так что мне пришлось искать приличную работу, чтобы платить алименты. Ну, вы понимаете, - сказал он, усмехнувшись. - Однажды мы получили тело одного преступника по имени Томми Карбон. В уголовных кругах он был известен как Томми Тренога, и причина этому была довольно очевидна. Как бы то ни было, этот бедолага умер в тюрьме. Как я узнал... и извини меня, Джени... этот бедолага мастурбировал по три, по четыре, по пять раз на дню. А потом все стало только хуже, и он принялся заниматься этим каждый час. В камере, в тюремной мастерской, в столовой. Наконец, руководство тюрьмы приказало перевести его в изолятор и привязать к кровати. Бедный Томми. Он лежал там часами, со своим гигантским, постоянно стоящим членом.
- В конце концов, он впал в конвульсии и умер. После чего попал к нам. Понимаете, проблема была в том, что его огромный и чрезвычайно громоздкий член по-прежнему пребывал в состоянии эрекции. Смерть проделывает и не такое. Даже после того, как мы выкачали из него кровь, член у него не улегся, как хорошая собака. Мы накрыли его простыней, и он стал походить на палатку. Как бы то ни было, это мужское достоинство было таким длинным, что мы просто не могли закрыть крышку гроба. Так что, поскольку необходимость является матерью изобретательности...
- Долго мы должны слушать это? - спросила Джени, отмахиваясь от мухи.
- ... мы отпилили его ему циркульной пилой. До жизни не забуду тот день, когда пилил это бревно. Я ощущал себя дровосеком. Натуральное бревно! Я вскрикнул, когда оно упало на пол. Конечно же, наш директор, Арчи Хорас, обладавший самым нездоровым воображением, набил этот колоссальный член, как чучело, покрыл шеллаком, и превратил в прекрасную трость.