Хозяин наш, инструктор, так крепко заснул, что ничего не слышит. Тут танцуют, играют, шумят так, что стекла звенят. Он лежит на полу с подушечкой под животом, лениво ворочает языком и морщит лоб. Дергая щеками, он отгоняет то таракана, то навязчивый зов гармони.
Но не здесь, не у нашего хозяина самая большая гулянка. Надо пойти к Кузьмихе, вдове. Все равно сейчас туда заберут гармонь. Там и в праздник продают водку. Там будет вся молодежь из Лазарево. Мы должны обязательно там быть. А особенно младшие из нас.
У Кузьмихи ни у кого не было ни времени, ни места, чтобы нас поприветствовать. Некоторые из нас вынуждены были стоять под окном и заглядывать, если хотели что-нибудь увидеть. Маленькая крестьянская изба Кузьмихи была переполнена молодежью и удушливой жарой. Посередине расступились гости в кружок и в нем на одном месте часами топтались, танцуя «коробочку» или «краковяк». Командует танцами гармонист. Хочет он — перестает играть, хочет — играет дальше.
Но больше всего танцуют молодые казачки под «подгорный вальс». Это самый веселый танец, который никогда не надоедает и никогда не повторяется. Молодые казаки и казачки должны показывать каждый раз новые фигуры, сколько бы часов не играл гармонист.
В танце идут только несколько парочек, но принимают участие в нем все. Те, кто стоят близко к кругу, помогают придумывать новую фигуру, новое движение. Те, кто стоят подальше, поддерживают гармонь веселой частушкой:
Ты почище мети, новая метелочка,
Ты почаще люби, лазаревская девчоночка.
Молодые легкие ноги казачек подхватывают мотив и рассыпают его дробным притоптыванием. Гармонист веселеет, прикладывая ухо к растянутой гармони, энергично встряхивает густым чубом и еще живее:
Одна горка высока, а другая низка,
Одна милка далека, а другая близка.
Тогда уже все подхватывают:
Как подгорную плясать, надо знать колено,
А лазаревских любить ребят, надо взять полено.
И гармонь, и танцы, и песни продолжаются без конца. Иногда это все сливается вместе, соревнуется и ловко да прытко перегоняет одно другое…
Иногда посреди танца выскакивает парочка во двор «прохладиться». Здесь он обнимет ее, что-то прошепчет. Она рассердится на него, и они снова идут танцевать.
«Прохлаждаясь», одна гольдка с широким лицом рассказала мне, что хоть у них в селе комсомольцев и нет, но она про них кое-что слышала. Газет никто не читает, кроме председателя сельсовета. Она тоже не читает. Трехлетку она уже давно закончила, уже давно и забыла все. Лазаревцам некогда браться за писанину. Очень много работы. Но работать не хочется. Вот накорми только восемь коров, да тринадцать свиней, да мелкую живность, да лошадей. Травы довольно — пусть сами идут и ищут себе. А что, разве не так? Нет, только так.
Кроме гармони, она знает еще много инструментов. Она их сама никогда не видела. Но другие девчата, что были в Хабаровске, видели. Они видели пианино — такой большой, большой инструмент, — и еще кое-что видели.
Девушка стояла напротив меня, держала меня за руки и не давала мне и слова вымолвить.
Она очень любит радио. Она про это слышала. Так говорят, что оно само говорит. Как вот граммофон. А граммофон она уже сама видела в селе.
Про электричество она тоже знает. В Хабаровске оно есть. Во Владивостоке тоже. Потому что Владивосток — это самый большой город на целом свете. Сама она не видела, но знает наверняка. Большего города она в целом свете не знает.
Слышала ли она о приезде евреев в этот район? Конечно, слышала. Говорят, что они привезут сюда кино, театры и комсомольцев. Ах, если бы привезли. Она бы первая стала комсомолкой и пошла бы в кино…
Ее зовут Марусей, и она очень любит играть, петь и танцевать. Если хочу, могу прийти завтра вечером после работы, она мне споет песни. Сейчас у нее болит голова. Ух, как болит! Сейчас она не может петь, но в другой раз она мне все покажет. К «подгорному» вальсу и «коробочке» подходят все хорошие и длинные песни.
Как, я уже завтра еду? Жаль. Расскажите что-нибудь. Она бы так хотела знать много чего. Она все хочет знать. Может, я хочу пойти с нею погулять.
— Пойдем погуляем, если гуранка просит, должен идти.
…Нашими шагами мы разбудили коров, которые стоят и лежат посреди улицы и дремлют. Напротив нас на горизонте чернота вылиняла, побледнела, посинела. Темный дым далекого огня перемешался с фиалковым и раскидал по горизонту синие пятна. У Маруси широкое круглое лицо, как у гольдки, уставшее от ночи.