… Йосель теперь принялся лупить младшего сына, Фишку, — чего он разгуливает до поздней ночи и заигрывает с Феклой. Худший из всех детей — этот Фишка. Вырос дылда больше отца с матерью, а делать ничего не хочет. Слоняется этакий лоб, баклуши бьет и рассказывает побасенки, что будто работу найти не может. Холера на его голову. Ничего, Йосель его обтешет, этот здоровый дубовый чурбан.
Но больше всего его зло берет на Басю. Эта вширь растет, как та лебеда, она растет. Она скоро совсем не сможет и в калитку влезть. Запустила себе такие глаза, как у соседской телки. Что может позволить себе такая девушка? Все платья на ней трескаются. Холера бы вас всех придушила.
Вот так придирался ко всем Йосель и редко выходил из дома. Ему казалось, что мать, лихорадка эта, с дочкой, гладкой телкой, всегда шепчутся, что-то прячут от него. А когда он однажды поймал их вдвоем, то Бася стояла и пудрилась.
— Это что за холера! Уже начала мазаться?
— Смотри! А что же! Если у меня на губе есть черные усики, как у «мужеского полу брунета», а брови такие, как у попа, то уже и запудривать их нельзя? Разве мне таки нельзя выйти в люди или о чем-нибудь подумать?
— Но какой холеры всегда шушукаться?
— Кто шушукается? Никто не шушукается. — Это чтобы отец никогда не спросил про своего ребенка! Гинда еще никогда не видела такого отца!
— Ой, отец! — вдруг выкрикнула Бася, повернулась к нему широким лицом, как будто разрисованной блестящей тарелкой, и замахала грубыми руками перед его зрячим глазом… — Ой, папа, Нафтоле пишет, что там так интересно, так интересно! Страшно интересно. Он пишет, что сахаром меня засыплет. А.
Йосель внезапно оттолкнул ее и плюнул:
— Тьфу, холеры на вас нет! — И выбежал из дома. Но ушел недалеко. Он сразу вернулся в дом и, повернувшись к Басе слепым глазом, приложил палец к высохшим губам:
— Тьфу, в пекло!.. Снова мажется. Что же он там пишет?
Бася снова повернулась блестящей размалеванной тарелкой и начала радостно махать руками перед его зрячим глазом:
— Он говорит, что выпишет меня отсюда. Первую он меня выпишет. Барышень там, пишет, очень мало. Там можно найти себе суженого в один миг. Ой, папа…
— Но что он такого пишет? — Йосель повернулся и смотрел на Басю слепым глазом. — Такого он ничего не пишет?
— Смотри. А что же ему писать? На станции, где, наверное, делают бочки, в Бочкареве, ему и еще таким же солдатам хотели дать по 15 червонцев в месяц, часовыми чтобы они были; чтобы вон стерегли границу, а они еще не хотели. Он хочет лучше устроиться и взять меня туда и найти мне нареченного, а больше он ничего не пишет.
— Холера бы на вас на всех напала, — махнул загрубелою рукой Йосель и вышел.
… Что ни день, то все мрачнее и подавленнее становился Йосель Нехбе. Широкое большое лицо его сделалось таким измученным, словно помазанным маслом, а сверху присыпанным пылью. А голова на короткой шее как будто еще больше погрузилась в широкие крепкие плечи. Он меньше присматривался к своему дому и домочадцам. На улицу, на «биржу» он выходил изредка. Мелкая работа, которую ему давали: подпереть заваленную стенку, пристроить завалинку, перенести двери, — ему не нравилась. Пусть на эту работу идут кацапчуки, которые не могут еще и в ворота попасть. Йосель Нехбе плотничает уже больше тридцати лет. Право, стыдно для него идти на такую работу.
… Потом он совсем перестал ходить в местечко. Целыми днями пропадал в русской слободе. Фишко, здоровенный лоботряс, часто видел отца на колодках, которые лежат возле Митрофанового забора. Фишко тогда немедленно заворачивал оглобли и исчезал. Но все равно вечером получал свою порцию, чтобы не лазил к Фекле.
Иногда можно было видеть, что Йосель прохаживается с Митрофаном по улицам слободки. О чем Йосель с ним разговаривал, — неизвестно. Видели только, что Йосель говорил запальчиво, как будто хотел в чем-то Митрофана убедить. Он старается все время идти слева от Митрофана и смотреть на него правым зрячим глазом и этим таки глазом что-то доказать. Но Митрофан равнодушно смотрит молодыми синими глазами и поглаживает длинную рыжую бороду.
Однажды Йосель прибежал из слободы, зашел в Басину комнату и велел дать ему последнее письмо от Нафтоле. Потом посмотрел зрячим глазом на Басю и приказал ей хоть из-под земли достать Фишка. Он хочет срочно видеть его.
Бася вернулась без Фишка недовольная, но припудренная. Она разгладила жирные складки на гладкой шее и выкрикнула.
— А что я могу сделать, если этого лоботряса нигде нет.
Потом она опустила уголки губ и пробормотала, что лоботряс наверняка сидит у Феклы…