Только все это меня обходит, потому что и вправду: зачем же той Эстер столько денег, если один ребенок у нее умер, а другой уже на божьей дороге. А для себя самой она уже пиров, как раньше, не справляет. Так я об этом и не хочу больше разговаривать.
Лучше пиши мне, почему у вас там солнце мучается, что оно там у вас не всходит и заходит, как положено? И когда ты мне пришлешь деньги? Да если же я никак не могу жить в этой берлоге, да еще и без копейки денег! А когда я пришла в Озет, то он мне показал на порог. Ты послушай только: раньше обещали давать большую помощь, а теперь — никакого внимания. Они плюют в лицо и выгоняют прочь! Слышишь, это, конечно, преступление с их стороны.
Да не забудь написать, когда ты меня заберешь отсюда. Хоть я и не знаю, куда я там денусь с детьми. Шлемку надо отдать в школу, или он мне голову скрутит. А главное, куда я денусь с младенцем, если правда, что гнус кусается, да он же его съест совсем…
Исроэл-шорник пишет, что вы там лежите на чердаке да еще ноете на нем. Скажи мне, прошу, что это за чердак, что вы должны на нем лежать и почему вы на нем не можете вытянуть ноги. Представь себе, чего только не написал тот Исроэл. Такие ужасные вещи, что волосы дыбом встают. Сегодня я слышала, что он уже совсем хотел приехать домой, но «они» его засадили; какую-то такую контербанду он там развел, вот его за то и посадили. Прошу тебя, Мейлах, не связывайся с «ними» и не попадай к «ним» в руки. Пусть оно ярким огнем горит. Не хочу я того добра. Я только хочу, чтобы ты добился какой-то цели, чтобы уже и мы зажили. Все местечко смотрит на меня такими глазами, что чуть не лопаются от зависти. Спрашивают меня, якобы, что ты пишешь, а тем временем завидуют. И так уже очень интересуются тобой.
Но закончу на том: почему это все мужья посылают своим женам большие деньги, а от моего «тумана» я и гроша не вижу. Как будто мои дети безотцовщина или пасынки. А когда они видят, что дети бухгалтера жуют хлеб, то они разве не должны хотеть? Пусть мне беда будет, если я выгляжу, как раньше. От тоски у меня зубы попортились, и я уже такая стала, как хрыч.
Слышишь, Мейлах, из тех сорока двух рублей, которые положены мне, я хочу сразу после родов поставить себе золотой зуб… Посмотрел бы ты на бухгалтерову золотозубую, как он ей к лицу, этот зуб. Да что ты скажешь. Ведь она теперь самая важная хозяйка в местечке. Что он получает — каждого пятнадцатого числа сорок рублей и отдает ей до последней копейки. Но, по
верь мне, что и с золотым зубом она моей пятки не стоит. Хоть я и совсем дошла, но черт меня еще не прибрал.
Пусть мне горе будет, если я понимаю, что ты пишешь, будто ты не скучаешь. Когда «они» писали в газетах, что еврейские молодые люди приударяют там за девушками, за тамошними, то я им черта лысого поверила. Но когда ты пишешь, что не скучаешь, то они, может, правы. Что же, ты думаешь, что тебе поможет то, что ты так далеко? Это таки на краю света, но уж как-то добраться можно. Смотри только: я тут буду сидеть, чернеть от переживаний и тяготиться миром, а он с девушками, да еще к тому же с казачками, будет водиться. Да ну его в болото…
Я раньше тебе забыла дописать: был у меня твой брат. То есть он сидит у меня целыми днями, что же ему, сердечному, делать, если за целое лето он пошил две пары штанов на базар да перелицевал пальто бухгалтера. Послушал бы ты, как он может говорить про любовь, твой Сролик, таки как очень-очень взрослый. Он сидит у меня и рассказывает мне, что беременность мне очень-очень к лицу. Поверь мне, кишки можно порвать со смеху. А вдруг он говорит, что сегодня поехал бы, если бы ты взял его к себе, вот, умник твой Сролик, все местечко поехало бы, если бы ты взял к себе.
Но пусть только закончу на том: Исроэл-шорник пишет, что ты таскаешь железные дубы и стал такой, что только кожа да кости. Что это за деревья такие, что ты их должен таскать? Может, ты бы там кого нашел? Не отдавать же все силы какому-то несчастью. Прошу тебя, береги себя, береги свое здоровье и найми себе хорошую квартиру, выпиши меня к себе.
Ага, вот что, мне не надо столько сена, и коси его там меньше. Ты же сам хорошо знаешь, что я не из тех, кто хочет весь мир проглотить. Сколько у тебя есть сена, для меня хватит. Пусть уже другие немножко косят. И таки сразу мне обо всем напиши.
Ты помнишь Йохаведу, Ицикову невестку, которой всегда было всего на свете мало? У них, вишь, была лавка, которая славилась на всю округу. Теперь она сошла на нет. У нас в Лукашине был большой ветер и большой дождь, вот все ее бумаги и разлетелись. А немного конфет там растаяло и поплыло, и за один день она уничтожила всю свою лавочку. Уже к ней финагент не ходит. Он уже вообще у нас в местечке редкий гость. Когда он приезжает в местечко, то его посылают описать «ЭПО», так уже некого описывать. Уже у лавочников ничего нет. Они уже распродали последнее барахло. А теперь, когда им нечего продавать, они так и сохнут.