«Операция по спуску квадратного паруса очень опасна. Рея квадратного паруса, длиной двадцать футов, в два раза длиннее ширины моей лодки. Когда я его убираю, моя лодка плывет под голыми мачтами и сильно качается в впадинах моря. Подветренный конец реи втягивается в волну, и я чуть не падаю за борт. Только после целого часа опасной работы я укладываю рею и парус безопасно и надежно на палубе. Я решил больше не использовать его и, очень устав после шестнадцати часов у руля, остановил лодку на ночь.
«27 апреля. Всю ночь шёл сильный дождь и дул сильный ветер. Всю ночь волны разбивались о борт. Атмосферное давление продолжало падать, и я оставался на одном месте весь день. Утром я обнаружил, что один кронштейн сломан. Я не удивлён, потому что он был изготовлен меньшим, чем я заказывал.
«28 апреля. В четыре часа утра я снова могу продолжить путь. «Ближе к полудню наступила полная тишина. Я ремонтирую сломанный топпинг-лифт.
В 22:40 очень сильный порыв ветра (мистраль) заставляет меня опустить грот. Через несколько минут ветер переходит в шторм. Море становится бурным. Я смертельно устал, оставляю лодку на ходу и ложусь спать, просыпаюсь в семь утра следующего дня. Всю ночь море бьет по лодке, и примерно каждые пятнадцать минут большая волна обрушивается на борт.
«29 апреля. Очень сильное волнение на море. Северо-восточный ветер, который к вечеру сменился западным. Я очень устал. В полдень снова шел под штормовым парусом и стакселем, но ветер слишком сильный, и я почти не продвигаюсь. Мой стаксель-фал сломался, и стаксель упал в море. Рискуя жизнью, под высокими зелеными волнами, я спас его.
30 апреля. Шторм закончился. После этого барометр поднялся, и в течение двадцати дней почти не было ветра».
1 мая, шестой день после отправления из Канн, был очень волнующим. После нескольких дней между морем и небом, когда наблюдения и расчеты говорят о том, что земля близка, всегда вызывает захватывающее дух удивление, когда земля обнаруживается именно там, где она и должна быть.
В полдень, поднявшись на мачту, я смог разглядеть небольшой конус, возвышающийся над водой. Это была земля, расположенная именно там, где и должна была быть. Я гордился своими навигационными навыками, хотя работа штурмана ничто по сравнению с работой моряка. Вскоре на левом борту появилось много других конусов. Неопытному моряку они показались бы множеством разных островов, но я знал, что это были вершины высотой от тысячи до трех тысяч футов, основания которых соединялись под горизонтом. Там, по крайней мере в сорока милях от нас, находилась Менорка, второй по величине из Балеарских островов.
На следующий день появилось еще больше вершин, на этот раз впереди, а к вечеру из моря поднялся весь остров Майорка. Затем ветер стал очень слабым, и на следующий день я смог различить дым из труб домов на суше. Несколько дней я следовал по северному побережью Майорки, лавируя против встречного ветра.
Я всегда буду помнить чудесное зрелище, которое открылось мне однажды утром: небольшой эстуарий между вершинами высотой более четырех тысяч футов, покрытыми снегом. Плывя близко к берегу, я внезапно обнаружил старинную деревушку Порт-Солер на склоне горы, возвышающейся над рекой, и оказался посреди рыбацкой флотилии из небольших парусных лодок, выходящих в море.
Рыбаки, казалось, были очень удивлены, увидев среди себя маленькую белую яхту под французским флагом, но я развернулся, направился в открытое море и унес с собой чудесное видение тех старых домов на склоне суровой и засушливой горы. Деревни и города для нас, моряков, не более чем дома, которые обычный путешественник видит на углу дороги. Мы проплываем мимо и уносим с собой воспоминания.
В течение многих дней затишья, которые последовали за этим, я медленно скользил между этими островами красоты — Драгонера, Ибица, Форментера — благословляя тот легкий ветерок, который позволял мне медленно плыть, любуясь их чудесами. Ветерок был настолько слабым, что я проплывал в среднем не более пятнадцати миль в день.
Наконец, однажды утром, 15 мая, я увидел, как из тумана вырисовывается огромная скала с геометрическими линиями. Это была восточная сторона Гибралтара, которую невозможно созерцать с моря без чувства благоговейного трепета, настолько сильно человеческое творчество изменило природу.