Позади последних фургонов скрипели, закрываясь, большие ворота форта. Створки ворот соединились, и один из людей Кили поставил на место запорный брус. Полковник Рансимен спешил из башни — поприветствовать полковника Оливейру и пригласить на ужин, — но Оливейра отказался.
— Я ужинаю с моими людьми, полковник. И никаких исключений из правил. — Оливейра говорил на хорошем английском, и почти половина его офицеров были британцы — результат политики объединения португальской армии и сил Веллингтона. К восторгу Шарпа одним из офицеров caçadores был Томас Гаррард, который служил с вместе Шарпом рядовым в 33-м полку и который использовал в своих интересах перспективы, предлагаемые британским сержантам, согласным присоединиться к португальской армии. Они последний раз встречались в Алмейде — как раз тогда, когда огромная крепость взорвалась, что привело к сдаче гарнизона. Гаррард был среди защитников крепости, вынужденных сложить оружие.
— Проклятые ублюдки эти жабы! — сказал он с чувством. — Держали нас в Бургосе на пайке, достаточном, чтобы прокормить крысу, и что там была за жратва — одна гниль. Боже правый, Дик, мы с тобой видали дрянную жратву, но эта была действительно поганая. И все потому что проклятый собор взорвался. Я хотел бы встретить французского артиллериста, который сделал это, и свернуть его треклятую шею!
По правде говоря, это Шарп взорвал склад боеприпасов в склепе собора, но вряд ли было благоразумно признаваться в этом.
— Это был ужасно, — согласился Шарп.
— Вы ушли на следующее утро, не так ли? — спросил Гаррард.
— Кокс не позволил бы нам уйти. Мы хотели пробиться через осаждающих, но он говорил, что мы должны вести себя достойно и сдаться. — Он покачал головой. — Хотя теперь это не имеет значения.
— Жабы обменяли меня, и Оливейра предложил мне присоединился к его полку, так что теперь я — капитан, как и ты.
— Прекрасно!
— Они — хорошие парни, — тепло сказал Гаррард, глядя на свою роту, которая расположилась бивуаком под открытым небом возле северных крепостных валов; португальские походные костры ярко горели в сумраке. Пикеты Оливейры стояли на каждом крепостном валу и охраняли башни у ворот. При таких надежных часовых Шарп мог не выставлять в охранение собственных стрелков, но он все еще опасался нападения и поведал Гаррарду о своих опасениях, когда они вдвоем прогуливались вдоль темных крепостных валов.
— Я услышал о Лупе, — сказал Гаррард. — Он настоящий ублюдок.
— Злобный как дьявол.
— И ты думаешь, что он придет сюда?
— Так говорит мой инстинкт, Том.
— Черт, проигнорируй его, и можешь рыть себе могилу, а? Пойдем навестим полковника.
***
Но Оливейру было не так легко убедить в основательности опасений Шарпа, к тому же и Хуанита де Элиа не помогала взаимопониманию. Хуанита и лорд Кили вернулись после целого дня охоты и вместе с отцом Сарсфилдом, полковником Рансименом и полдюжиной офицеров Real Compania Irlandesa были гостями на ужине у португальцев. Хуанита высмеяла предупреждение Шарпа.
— Вы думаете, что французский бригадир будет беспокоиться из-за какого-то английского капитана? — спросила она насмешливо.
Шарп подавил приступ злобы. Он говорил с Оливейрой, а не со шлюхой Кили — но здесь было не место и не время для ссоры. Кроме того, он чувствовал, что каким-то странным образом их взаимная неприязнь заложена в них от природы и потому — неизбежна. Она будет приветливо болтать с любым другим офицером в форте, даже с Рансименом, но с Шарпом в лучшем случае ограничится вежливым приветствием и тут же повернется и уйдет.
— Я думаю, что он беспокоится из-за меня, мадам, — сказал Шарп мягко.
— Почему? — требовательно спросил Оливейра.
— Говорите! Рассказывайте все! — сказал Кили, видя, что Шарп колеблется.
— Ну что, капитан? — поддразнила Шарпа Хуанита. — Язык проглотили?
— Я думаю, что он беспокоится из-за меня, мадам, — сказал Шарп, уязвленный, — потому что я убил двух его солдат.
— О, Боже! — Хуанита притворилась потрясенной. — А я-то думала, что на войне это обычное дело!
Кили и часть португальских офицеров улыбнулись, но полковник Оливейра только внимательно посмотрел на Шарпа, словно тщательно выбирая слова. Наконец он пожал плечами.
— Почему его волнует, что вы убили двух его солдат? — спросил он.
Шарп сомневался, стоит ли признаваться в том, что, как он знал, было преступление против законов войны, но едва ли он мог уйти от ответа. Безопасность форта и всех людей внутри него зависела от того, удастся ли убедить Оливейру в реальности опасности, поэтому очень неохотно он описал изнасилованных и убитых детей и взрослых жителей той деревни и то, и как он захватил двух людей Лупа и поставил их к стенке.
— У вас был приказ расстрелять их? — спросил Оливейра, догадываясь, каков будет ответ.
— Нет, сэр, — сказал Шарп, чувствуя, что все смотрят на него. Он знал, что, возможно, совершает ужасную ошибку, признаваясь в совершении казни, но он во сто бы то ни стало должен был убедить Оливейру в опасности — и поэтому он описал, как Луп прискакал в маленькую горную деревушку, чтобы спасти две солдатские жизни, и как, несмотря на его просьбы, Шарп приказал их расстрелять. Полковник Рансимен, слыша рассказ впервые, недоверчиво покачал головой.
— Вы расстреляли людей Лупа у него на глазах? — удивленно спросил Оливейра.
— Да, сэр.
— Так эта вражда между вами и Лупом — личная вендетта, капитан Шарп? — спросил португальский полковник.
— В некотором смысле, сэр.
— Или да или нет! — отрезал Оливейра. Он был действительно вспыльчив, напомнив Шарпу генерала Крофорда, командующего легкой дивизией. У Оливейры было то же самое неприятие уклончивых ответов.
— Я полагаю, что бригадир Луп нападет очень скоро, сэр, — настаивал на своем Шарп.
— Доказательство?
— Наша уязвимость, — сказал Шарп. — И еще то, что он назначил цену за мою голову, сэр. — Он знал, что это прозвучит как проявление слабости, и покраснел, когда Хуанита громко засмеялась. Она была одета в форму Real Compania Irlandesa, но расстегнула воротник мундира и рубашки, так что отблески пламени играли на ее длинной шее. Каждый офицер вокруг огня казался очарованным ею, и неудивительно, поскольку она казалась совершенно экзотичным существом в этом мире пушек, пороха и камня. Она сидела близко к Кили, облокотившись на его колено, и Шарп задавался вопросом, не объявили ли они о своей помолвке. Отчего-то все гости за ужином были празднично настроены.
— И какова цена, капитан? — спросила она насмешливо.
Шарп едва удерживался от ответа, что награды более чем достаточно, чтобы оплатить ее услуги в течение ночи.
— Я не знаю, — солгал он вместо этого.
— Не может быть много, — сказал Кили. — Престарелый капитан вроде вас, Шарп? Пара долларов, возможно? Или мешок соли?
Оливейра поглядел на Кили, и взгляд его выражал неодобрение пьяным насмешкам его Светлости. Полковник затянулся сигарой и выпустил струю дыма над огнем.
— Я удвоил часовых, капитан, — сказал он Шарпу. — И если этот Луп действительно явится, чтобы требовать вашей головы, мы дадим ему бой.
— Когда он явится, сэр, — ответил Шарп. — И могу я предложить, со всем уважением, сэр, что вы поставите часовых в башнях у ворот?
— Вы не сдаетесь, да, Шарп? — прервал его Кили. Перед прибытием португальского батальона Шарп попросил, чтобы Кили переместил Real Compania Irlandesa в башни, но Кили безапелляционно отказался. — Никто не может напасть на нас отсюда, — сказал Кили теперь, повторяя свои прежние аргументы. — И в любом случае, если они нападут, мы должны драться с ублюдками на крепостных стенах, а не в башне.
— Мы не можем драться на крепостных стенах… — начал Шарп.
— Не говорите мне, где мы можем драться, черт вас возьми! — закричал Кили, напугав Хуаниту. — Вы — выбившийся в люди капрал, Шарп, а не чертов генерал. Если французы придут, то, черт побери, я буду драться с ними так, как я хочу, и побью их, как мне нравится, и я не буду нуждаться в вашей помощи!
Вспышка смутила собравшихся офицеров. Отец Сарсфилд хмурился, как если бы он искал некоторые смягчающие выражения, но именно Оливейра наконец сломал неловкую тишину.
— Если они придут, капитан Шарп, — сказал он серьезно, — я буду искать укрытия там, где вы советуете. И спасибо за ваш совет. — Оливейра поклонился, показывая, что все свободны.