Мимо них вдоль набережной промаршировал отряд Отрекшихся. При виде Сильваны солдаты четко и резко, как один, скрестили руки на груди. На площади перед Собором Света королева спешилась. Бесшумные валь'киры не отступали от нее ни на шаг. Оглянувшись на Годфри, Сильвана приказала ему следовать за ней.
Годфри знал, что в Соборе Света Отрекшиеся организовали штаб. Но увидеть это собственными глазами много стоило. Если это не было поражением Гильнеаса, то каким оно будет? Что может быть хуже разложенных на алтаре карт? Алхимической лаборатории, расположившейся в правом боковом нефе? Воргены перестали быть угрозой, только когда люди подчинили себе их звериное начало. Если бы нежить и их Госпожа были более сговорчивы, могло ли произойти наоборот? Согласился бы Седогрив выставлять напоказ свои королевские кости? Облик двухметрового, пышущего здоровьем волка, конечно, больше подходил под критерий спасителя Гильнеаса.
У левого бокового нефа Сильвана спустилась в маленькую комнатку, называемую пределом, где располагался дополнительный алтарь, сейчас тоже превращенный в письменный стол. Валь'киры и Эшбери остались за закрытой дверью. Королева жестом указала Годфри на стул возле алтаря, опустилась напротив. Кроме них в пределе никого не было.
Она не отпускала его до глубокой ночи. Винсент Годфри рассказал все, что знал и о диспозиции, и о предположительных тактиках боя за Столицу. Годфри пришлось признать, что план Кроули был плох только в одном — в том, что его придумал Кроули. Когда Сильвана оставила его, в полумрак проскользнул Эшбери. Он впервые поднял на Годфри застывшие глаза.
— Я предлагал ей королевский замок, — пробормотал он, — но она сказала, что въедет туда, только став королевой Гильнеаса.
— Мне нужно это знать?
— Я не безмозглый труп, Годфри.
— О, взгляни в зеркало, Эшбери. Если ты вообще в нем отражаешься, то сразу поймешь, насколько завышена твоя самооценка. Ты всего лишь груда корыстных, выслуживающихся костей!
— Не кричи, Годфри. Нас могут услышать. Может быть, и так, но я подумал о тебе. А ты мне даже не благодарен.
— А за что мне благодарить тебя? Я прекрасно лежал на дне моря и не горевал из-за того, что меня обгладывали рыбы, Эшбери. Но в этих проклятых водах и рыб-то нормальных нет!
В комнатке стало совсем темно, лунный серебристый свет то и дело скрывался за рваными тучами. Свечей им не оставили. Эшбери заговорил тихо и зловеще:
— Это пройдет, Годфри. Как прошло у меня. Я тоже сначала считал себя чудовищем. Потом чуть ли не бессмертным и всесильным. А затем я понял, что ничего не изменилось. И что мне не добиться желаемого без чьей-либо помощи. При жизни я был трусом, им и остался после смерти. Ты говоришь, чтобы я посмотрел в зеркало. Годфри, я вижу в его отражении то, что происходит за моей спиной. Вижу через дыры в моем теле! У меня появилось много времени, и я обо всем хорошенько подумал. Я мог бы подождать, когда это и до тебя дойдет, но не хочу терять время зря. Мне нужно от тебя содействие в моих планах. Ты храбр и решителен, а я — нет. Я водил Сильвану за нос и умирал от страха. Но теперь у меня есть ты.
— Темная Леди обижала тебя, Эшбери?
— Заткнись, ради Света, и послушай. Мы остались людьми. Уродливыми, неполноценными, но людьми и мы имеет право на эту жизнь. Приглядись к каждому, кого ты будешь встречать на своем пути. Посмотри в глаза тех, кто сражается за эти земли. И ты не увидишь той ненависти, которая плещется в глазах нашей новой госпожи. Она! — пискнул Эшбери. — Она ключ от всех наших бед! Ее ненависть не имеет границ и не имеет объяснений. Не люди Гильнеаса превратили ее в банши, а тот, кто давно умер. Но перед его смертью даже она оказалась бессильной. Ты понимаешь меня, Годфри?
Годфри покачал головой. Услышал мерзкий скрежет лишенных хрящей шейных позвонков.
— Вернув тебя к жизни, она спросила, что ты почувствовал, — продолжал Эшбери. — Она каждого спрашивает об этом, потому что хочет услышать тот ответ, который мучает ее саму. Но никто не произносит этого. Мы живы по-своему, странной жизнью, но нам и в голову не приходит ненавидеть живых только потому, что в их жилах течет кровь, а в груди бьется сердце. Мы боимся их, завидуем крепкому и красивому телу, которого у нас нет и не будет. Только она ненавидит людей только за то, что они еще не познали смерти. Всех, Годфри. Ее ненависть крепка, как Ледяной Трон, и она не успокоится, пока не уничтожит все живое на своем пути. Гильнеас — это только начало, мы лишь некстати оказались с ней соседями. Но после не остановится, она пойдет дальше. Увидишь.