— И что теперь? — уже "по-деловому" — будто не было только что этих мгновений или даже минут почти запредельного шока, сковавшего волю и сознание — спросил Лартаяу. — Что будем делать, на что рассчитывать? Ведь пока пошли — фактически за проволокой в руке у Ратоны. И нам даже не было дано какого-то конкретного знака — куда идти, где нас ждут…
Однако в этот самый момент какой-то неожиданно яркий образ вспыхнул перед внутренним взором Джантара — даже не думавшего ни на что настраиваться. Чёткая прямая указательная стрелка, в одном месте делающая изгиб — которая затем заканчивалась, упираясь в какую-то перпендикулярную ей полосу, уходящую в обе стороны за пределы поля зрения… Сама же стрелка — была разделена по длине на синие и оранжевые участки. Начальный оранжевый участок с каким-то неясным значком слева от него — затем переходил в синий, пересечённый под острым углом двумя тонкими параллельными белыми линиями, дальше — следовал ещё один, более длинный оранжевый yчастoк, затем — совсем короткий синий, с тем самым изгибом будто в обход какого-то препятствия, и ещё длинный оранжевый — а заостренный конец стрелки снова был синим. И Джантар ощутил даже как бы проекцию этой стрелки на местности и её направление — хотя перед самим внутренним взором она ни на что не проецировалась. И направление было — как раз то, куда шли, куда в самом начале повернулась проволока у Ратоны! И это — уже был знак…
— Я… только что видел… — вырвалось у Донота. — И мы… правильно идём…
— Как — и ты тоже? — удивился Джантар. — А что ты видел? Стрелку?
— Да, точно… Такую сине-оранжевую стрелку… — подтвердил и Минакри. — Хотя… это значит — нам придётся идти трое суток? — вдруг понял он.
— Действительно… — растерянно согласился Донот. — Оранжевые участки — дневные переходы, синие — ночные… А эти две полоски на ночном переходе — должно быть, пересечение с какой-то дорогой…
— А я видел нечётко, — признался Ратона. — Но — тоже видел. И на втором ночном переходе — изгиб. Как будто — придётся что-то обойти…
— И только на третью ночь мы выйдем ещё к какой-то дороге, — добавил Минакри. — Хотя — вы же не забывайте, где мы идём… Где всё вообще отмечено лишь на секретных картах…
— И нас… опять повели? — произнёс Джантар уже с внезапной тупой усталостью в голосе. — И — остаётся довериться уже этому знаку?
— Нет, но как же так… — в голосе Фиар, напротив, прозвучал протест. — Нам надо срочно…
— Однако что остаётся делать, — ответил Лартаяу. — Во всяком случае, какой-то знак мы приняли. А больше, возможно — нам дать знать не могут. Как и — помочь быстрее добраться до них…
— Но всё равно — нам нужно кого-то найти, нужен какой-то союзник, — сказал Минакри. — И вот нам предлагают что-то конкретное… Так — что мы стоим?
"И опять — следуем знакам, видениям — даже не зная, правильно ли это… — подумал Джантар. — Хотя — что остаётся? И только знать бы — что придём туда, где нас поймут, и смогут реально помочь… Правда, я и не чувствую неладного. Тем более — общие интересы всех разумных…"
— Да, конечно — пойдём, — после недолгих колебаний согласился Итагаро, не без труда поднимая ящик с припасами. — Раз уж теперь — нас ждут и там, впереди…
44. Сила и мудрость
— А если нас прямо так и спросят: в чём вы видите смысл жизни? — неожиданно спросил Талир.
…Уже не первый час они шли всё той же лесной тропинкой где-то в предгорьях — по странно безлюдной местности, так и не встречая никаких признаков человеческого жилья или деятельности — и эта тропинка за всё время пути ни разу не свернула и не пересеклась какой-то другой дорогой, всё продолжая вести их непонятно куда словно в узком коридоре между сплошными стенами непроходимо густого горного леса. И это было странно — тропинка наверняка не возникла сама собой, её кто-то проложил, и она — если не сейчас, то когда-то прежде — что-то с чем-то соединяла. Однако сперва не хотелось даже особенно задумываться об этом — как не возникало мысли и остановиться, чтобы утолить голод, или просто для отдыха — никто странным образом не ощущал ни голода, ни усталости… И лишь затем, уже как бы сам собой, постепенно, стал возникать разговор: что за тропинка, кто и зачем мог её проложить, и — что за знак в виде двухцветной стрелки, и кто мог его дать? Ведь, казалось бы, горные жрецы могли объяснить что-то представителям своей же расы и культуры в более понятной форме — да и сам факт, что на тропинке росла трава, но не было даже всходов деревьев или кустов, не мог не заставить задуматься. Трудно было понять: давно ли она заброшена, часто ли ею пользовались прежде, и главное — куда могла вести, нигде не сворачивая и ни с чем не пересекаясь за десятки киамов посреди густой лесной чаши?.. И уж вовсе не прибавило энтузиазма и уверенности предположение Итагаро, что это могла быть просто полоса грунта, когда-то обработанная специальным составом, подавляющим рост лишь древесных форм растительности, но не трав — причём продолжавшим сохраняться я почве и действовать многие годы… Как тут было не вспомнить и само этническое оружие, и мёртвую зону на месте окраинных переулков в Тисаюме — и не задуматься: безопасна ли в таком случае эта трава для людей, теперь уже — без различия расы?.. А Итагаро как будто достоверно знал о существовании подобных составов для обработки почвы на территории военных объектов — и уж наверняка не рассчитанных, чтобы ходить по такой траве без обуви… Правда, и никакие кровососущие членистые их за всё время пути не беспокоили, хотя чувствовалось, что уже в нескольких шагах от тропинки лес буквально кишел ими — но это могло объясняться тем, что на самом Итагаро была всё та же, пропитанная универсальным репеллентом, рубашка. И в любом случае — оставалась надежда, что те, кто дали знак, вряд ли повели бы их по опасному пути…