— И что теперь? — снова заговорила Таюльме Фаярхай. — Тысячи заводов выпускают миллионы ненужных вещей низкого качества, перегоняют в брак ценнейшие ресурсы планеты — потому, что в деревне они жить и работать не хотят, а в городе — не могут? А отходами этих производств отравлены почва, реки, моря, атмосфера… И что, сделало это их самих хоть немного лучше? Когда тут, на городской работе — им всё дай, и дай, и дай что-то сверх положенного, пойди на риск нарушить закон и ответить за это… Oтoрви что-то от семьи, дома, детей, и дай им, которые сами побогаче тебя — как какую-то дань, оброк. Или жди от них подлости… На ремонт какой-нибудь техники — дай, на ремонт самого здания и автомобилей — дай, на пpoкладку видеофоннoй связи между палатами и комнатой для посетителей — дай… И всё — из фондов, для этого не предназначенных. Или — ремонтируй всё своими руками, которым нельзя терять чувствительность и точность движений. Или — они сделают всё так, что техника откажет прямо на операции — за то, что к ним не "проявили уважение", не унизились этой подачкой… Я уж не говорю о переписке с доносами из какого-то института, что разработанный у нас протез внутреннего уха будто бы никуда не годится — только потому, что разработан не их группой, не в их ведомстве! А суды потом ничего не желают понимать… И ты сам читаешь — в газетах, кого и за что судят. Судят глухих, слепых, парализованных, судят женщин, у которых есть дети… Судят за то, что ответил на удар в драке, не объехал пьяного пешехода — который сам лез под колёса, собирался продать за границу собственное изобретение — которое не нашло применения здесь; или — не знал, как освободить явно больного человека от армии при том, по какому ограниченному списку диагнозов это возможно — и с отчаяния оформил просто карликовый рост как синдром с недоразвитием психики… А как, бывает — сами приходят в обычной гражданской одежде в разные учреждения, рассказывают жалостные истории, в которые трудно не поверить, просят помочь в обход закона — и когда кто-то соглашается, вдруг достают свои жетоны! Или — где-то в толпе, среди людей, вдруг начинает вести себя как хам, кто-то возмущается — а он и тут вдруг достаёт свой жетон: "Вы арестованы"! А — за что? Кого так "разоблачают"? Тех, кто согласился помочь малограмотному бедняку, или встал на пути хулигана — которых изображали? Или — сами устраиваются куда-то на работу, будто бы с настоящими документами… Вернее — внедряются, как когда-то в тыл врага, но это сейчас, в наши, мирные лоруанские учреждения — для каких-то расследований! Да, им дано и такое право… А на работе и есть — много всяких нарушений, нечестных людей, не всегда знаешь, как и с кем себя вести. И вдруг — тот, кого все принимали за санитара или шофёра, достает полицейское удостоверение! И попробуй угадай — кого и в чём сочтёт виновным? А с ним раньше и обращались как с санитаром или шофёром — не зная, кто он на самом деле… И так — могут обмануть любое учреждение, и до поры до времени не узнаешь, кто работает рядом с тобой. Сколько людей о таком рассказывали… То есть — страшно должно быть вообще и работать, и просто жить? И ты думаешь, можно что-то доказать такой власти — просмотрев эту запись? Есть законы о хранении тайн и их разглашении — и потом уже ничего не докажешь…
— Но… как же так? — вырвалось у Джантара. — И… куда смотрит народ?
— Вот именно… — горестно вздохнула Таюльме Фаярхай. — Есть плохие люди — но народ всегда прав. Будто не из них же он значительной частью и состоит… И как — раньше даже преподавателей инститyтoв увольняли со скандалом, с позором: за слишком сложные теории, которых не мог понять студент "из народа", как его ни натаскивай на подготовительных курсах… Или — заставляли преподавать какой-то бред, но попроще, чтобы те могли понять… А потом — они всё равно сшивали встык вену с артерией… Не все, конечно — есть у нас специалисты высокого класса, тоже из крестьян… Но почему потомственный врач — это как-то… ниже и подозрительнее, что ли? Ну, если все — одинаковые граждане?..
— И будто я уже не рассказывала тебе про Сагилайскую тюрьму, — добавила бабушка. — Как мы в одном рейде отбили у каких-то временных властей деревню Сагилао — а там поблизости оказалась тюрьма. И освободили оттуда всех — и думали: бывшие арестанты или разойдутся по домам, или останутся там вести хозяйство, уже как община свободных тружеников… А потом, уже зимой — как будто в другой, совсем непохожей местности — опять захватили тюрьму, стали открывать камеры, вывели арестантов во двор, хотели объявить и им, что теперь они свободные граждане, могут идти куда хотят, и вдруг смотрим: в толпе — знакомые лица! Причём — и некоторых охранников мы уже где-то видели в качеств арестантов! И те тоже нас узнают, странно так ухмыляются… И что оказалось — мы опять были в Сагилао, только не узнали места, потому что лежал снег… А в тот раз — их бандитские главари решили: никто никуда не уходит, все остаются на месте, сами они — как начальство и охрана, остальные, как раньше — арестантами, и будут по-прежнему исполнять приговоры любой власти, какая займёт эту территорию! И что ты думаешь — власть несколько раз менялась, а они и принимали осуждённых кем попало, и даже выпускали, у кого подходил срок, но правда, и расстреливали, и вешали — всё согласно приговорам! И что было делать — пришлось оставить тюрьму тюрьмой, уже под законной властью и с законной охраной. А из тех главарей — двое после войны опять попали туда же… Вот так-то, Джантар, им нужна свобода. Просто страшно по ошибке поднять таких людей на борьбу за неё…. И у них везде — свои, бандитские организации, против которых бессильно само тюремное начальство. Распоряжаются деньгами, оружием, имеют связи в полиции… А мы по-прежнему думали, что это — бедные и несчастные первобытные люди, которым надо помочь войти в цивилизацию… Когда уже само государство — и то зависит от крупных банд! Ведь тюрьмы — тоже производства, есть дaжe продукция, которую выпускает всего одна тюрьма в стране — а тюрьмой распоряжается банда. Да, вот и открыли дорогу свободному от денег труду… А насчёт права на судебную защиту — Лахтанхор Махрантай хорошо сказал: формальные права есть, но в каком состоянии будет человек, пока дождётся реализации этих прав? Через что пройдёт, пока докажет, что не убивал, не воровал, не получал что-то обманом? А это — его жизнь, жизнь его родных и близких… Так что, пока люди болеют неврозами и психозами, ошибаются, забывают и факты, и вещи, наконец, просто сводит личные счёты — такая судебная система сама по себе опасна…