(Продолжения нет. Обрыв.)
…— Ну, вот он, фильм "Девять ночей ужаса", — наконец устало произнёс Итагаро, поворачиваясь от найденного тут же, в подземелье, терминала. — И — как раз о событиях в Моаралане. Итак, сейчас проверим…
Все уселись на пол и замерли перед экраном, на котором всё напряжённее и тревожнее звенел электронный луч…
…Вздох замер в груди Джантара… На экране, в углу какого-то двора, ограждённого ярко-белой стеной с синей полоской неба у верхнего обреза кадра — стоял в напряжённой позе, не решаясь сдвинуться с места… Талир! Но вот он, сделав неуверенный шаг, судорожно упёрся рукой в стену, чтобы не упасть — и Джантар оторопел, увидев: на экране у Талира… не было ни левой руки — заканчивавшейся бинтовой повязкой выше локтя, ни левой ноги — заменённой выше колена протезом в виде простой палки (на котором он, очевидно… учился ходить?)…
— Этого мальчика зовут Талир Менг, — бесстрастно заговорил, уже не оставляя сомнений, дикторский голос. — Здесь, в больнице, где производилась эта съёмка, врачи отказали нам во встрече с ним под предлогом расстроенного состояния его психики. Однако в архивах нашей телестудии, отбирая материал для этого фильма, мы случайно обнаружили вот эту запись — сделанною, очевидно, любительской видеокамерой в вагоне санитарного поезда…
Изображение резко изменилось, померкло, задрожало — Джантар не сразу понял, что видит интерьер вагона, подпрыгивающий в такт рельсовым стыкам. Но вот изображение ещё как-то смазанно сдвинулось — и появилось лицо Талира, в серой больничкой постели на вaгoнной полке…
— Меня зовут Талир Менг, мне 14 лет, — срывающимся голосом (от одних интонаций всё сжалось внутри) заговорил Талир на экране. — И вот смотрите, что они со мной сделали, — Талир поднял культю левой руки с проступающей сквозь бинты кровью. — И подумайте: кто они вообще — люди или нет? Нужно было вести их к цивилизации — или нет? А солдаты, которых уже на второй день видели пьяными и без оружия… Зачем они нужны? Зачем такая армия, которая никого не защищает, а только стоит и ждёт приказа?..
— Ненависть порождает ответную ненависть, — прокомментировал диктор на фоне кадров уходящего вдаль поезда (наверняка другого, доснятого позже). — Такие мысли рождаются в сознании, раздираемом физической и душевной болью. И всё-таки — правда: где же была армия, когда происходило такое?..
(Ни в коем случае не допустить! Обрыв…)
…— Но как же так? — повернулась Фиар к Талиру. — Ведь, если у тебя руки и ноги — на месте, то… кто это?..
(Парадокс. Обрыв.)
…— И что дальше? — спросил Герм. — Сидим в подземелье, рассуждаем об отвлечённых проблемах… А перед нами — практически бесконтрольный выход в компьютерную сеть!
— И что ты предлагаешь? — спросила Фиар. — Провокацию очередной массовой смуты? Просто будоражить людей, толкать безоружных на борьбу с вооружёнными?
— Тем более, видите — они всё это терпят, — согласился Минакри. — А насильно к своему пониманию счастья никого вести не будешь. Нет, надо возвращаться на Каймир. Здесь, в этой Внутренней Лоруане, нам делать нечего…
— Я тоже так думаю, — согласился Итагаро. — Пользоваться, пока не определились с охраной границы. А то — видите, что я получаю по компьютерной сети. Сами не знают — кто гражданин, кто не гражданин, кто тут не принял их веру, а кого — считать уже отрёкшимся, кого — оказавшимся тут случайно, кого — проникшим намеренно. А ответственность — повешение, пожизненное заключение… И посольств, представительств — в этой новой столице, Гаталаяри — уж точно никаких…