А там в это время пал один из солдат. Хаймович, толстенький связной полкового командира, вдруг услыхал обращенный к нему возглас: «Посмотри рядом. — Он тяжело ранен. «Связной подбежал к солдату».
«Хрипя, парень стиснул мне руку, — рассказывает Хаймович. — Глаза у него были широко раскрыты; я почувствовал к нему острую жалость и душевную боль. Парень незнакомый, и никто из нас не знал, кто он, откуда, как его зовут (потом выяснилось, что это был новичок, демобилизовавшийся перед самой войной и в последнюю минуту зачисленный в парашютисты). Он держался за мою руку из последних сил, сражаясь с агонией… и не говорил ни слова… Ничего не мог вымолвить… А мне думалось: вот, стою над человеком в его смертный час, уцепился он за меня, а я не только не знаю его имени, но не могу даже придумать слова, чтобы сказать ему их в последние оставшиеся ему минуты жизни.
Он продолжал сжимать мне руку, хотя был уже мертв. Я высвободил свою руку и закрыл ему глаза. Невозможно было на него смотреть. На лице его было выражение человека, который уже не в силах ничего сделать. Выражение страшного предсмертного ожидания… Так и скончался — в полном одиночестве… Неопознанным и неизвестным…».
В послеобеденные часы прятавшиеся за могилами парашютисты ползком покинули кладбище и вместе с командиром полка Иосеком перебрались в отель «Риволи». Вынести тело неизвестного солдата оказалось невозможно. Всю ночь мертвый пролежал среди памятников, на могилах погоста, по-арабски называемого «Аль-Сгейра», что означает «Неусопшие».
В том месте, где лежал навсегда уснувший парашютист, начнется, по словам арабской легенды, воскресение из мертвых — и восставшие из могил уже не заснут вовеки.
5
В два часа пополудни неожиданно послышался шум мотора. Какая-то машина уехала в сторону гостиницы «Риволи». Улица Салах ад-Дин была пуста. Здесь не было и в помине ожесточенных уличных боев. Перепуганные жители либо бросали дома, либо сидели по подвалам за наглухо затворенными ставнями. Кроме мертвой тишины и полного отсутствия людей — никаких признаков войны. Лишь выбиваемые кое-где стекла да выстрелы со Стены, высящейся в конце улицы и контролирующей подходы с юга, время от времени нарушали абсолютное безмолвие.
Приближающийся шум мотора не предвещал ничего хорошего — так полагали солдаты сборной роты, только что разместившиеся на всех четырех этажах «Риволи» и утолявшие жажду крепкими напитками гостиничного бара. «Уверен, что это машина легиона», — тревожно заявил один. «Какого легиона! Наша», — сказал другой. «А я тебе говорю — легиона. Чего ради лезть прямо к Стене, в пекло».
Рон Лев вызвался посмотреть, 1 то происходит возле Стены, и нашел площадь перед ней совершенно пустой. Обернувшись, он увидел, к своему изумлению, целую колонну автобусов с солдатами. На какой-то миг ему показалось, что перед ним иорданские машины с подкреплением для контратаки, но в ту же минуту на трех передних автобусах он различил эмблемы бригадных связистов. Между вторым и третьим автобусами ехал полупикап разведотдела Парашютной бригады.
Беззаботное движение колонны прямо в пасть к легиону было безумным. Для Рона Лева наступил тот роковой момент, когда он должен был сделать выбор. «Нет, я не раздумывал, — рассказал он впоследствии. — Долг есть долг». Он выбежал на середину улицы и, став мишенью для снайперов на Стене, поднял над головой обеими руками свой «узи» — преградил автобусам дорогу. Он простоял так несколько секунд — между Стеной и автобусной колонной, будучи уверенным, что град свинпа разорвет его на части. Но пулеметы и минометы, нацеленные на улицу, почему-то молчали. Возможно, следящим за происходящим легионерам не хотелось преждевременно себя выдать и они предпочли подпустить колонну поближе, чтобы тогда уже обрушиться на нее из всех стволов и начисто разгромить.
Товарищи, затаив дыхание, следили за действиями Рона. Гибель его казалась неминуемой. Но выстрелов не последовало, и передний автобус остановился около каменных дуг подъезда, метрах в двадцати от входа в «Риволи». Второй автобус затормозил! чуть дальше.