Пока вставали, собирались и рассредоточивали технику, новости радио подтвердили прогноз многих ребят насчет того, что и на этот раз война будет идти на юге.
Разведчики заряжали орудия и рассредоточивали боевую технику на случай воздушного налета, когда в 9.45 в арабское село возвратился Иоси. Он привез с собой приказ двинуться на место сбора возле школы трудотерапии.
Была подана команда прекратить вывод техники и ее подготовку: «Идем сейчас же в Иерусалим».
Колонна бронетранспортеров и джипов разведки движется в сторону квартала Эйн-Карем, а за ней ползет часть танков Аарона. Колонна медленно минует улицу за улицей Иерусалима, по-особому озаренного солнцем прекрасного летнего утра. На тротуарах тысячи женщин, детей и стариков — у каждого на устах своя молитва и свое благословение. Вот старушка простерла ладони к небу («Бог благословит вас»); вот подросток поднял большой палец («держитесь»); водитель такси высунул плотную мускулистую руку и ткнул в воздух («уделайте их»). Женщины забрасывают колонну цветами, сливами, конфетами, абрикосами.
Иерусалим, не знавший в ту пору парадов, достойных столицы Израиля, стал в этот день свидетелем самого замечательного из когда-либо происходивших в нем парадов.
Один из командиров смотрел на взволнованные толпы на обочинах, и глаза у него блестели. «Мне было ясно, что этот народ выиграет войну, — сказал он спустя несколько дней. — Потому что он вынужден побеждать. Мне вспомнились осада в 48-м и то братство, доброта и щедрость, что царили между людьми. Сейчас все это вернулось с прибавлением стихийного темперамента — яркой новой краски, которую внесли представители восточных общин. Я был уверен: «Такой народ не может проиграть».
Командир танкистов, двигавшихся за разведчиками, приказал водителям убавить скорость. «Это было полезно обеим сторонам, — говорит он, — люди, глядя на танки, обретали надежду и уверенность в своих войсках, идущих на защиту. Солдат же подбадривал тот факт, что за ними стоит такой тыл, для которого они — вся его надежда и что их провожают с радостью и слезами».
Колонна вышла на улицу Яффо. Сигареты, фрукты, плитки шоколада и цветы продолжали сыпаться со всех сторон под благословения и подбадривающие возгласы. Представитель гражданской обороны уже наклеил объявление на одном из уличных щитов. Тяже- пые черные буквы заголовка оповещали о приказе, согласно которому в городе вводится затемнение.
«Волнение было огромное, — говорил Ури. — Все жители понимали, что в Иерусалим вступают не просто солдаты, а иерусалимцы. Это имело особый смысл».
Примерно за час до того, как разведка прибыла в школу трудотерапии, караульные роты («старики») начали движение на север Иерусалима, чтобы занять позиции в черте города. Одной из этих рот командовал Хаим Гури.
В это утро его рота поднялась на заре в сосновой роще, где она находилась в дни боевой готовности, и еще прежде, чем разлетелась весть о войне, была уже готова занять свою позицию у городской черты, сорганизоваться на месте и принять ответственность за северный сектор Иерусалима. Сектор этот простирался вдоль границы от гробниц Санхедрии и до квартала Паги, расположенных, как мы помним, в самом северном конце города. На некотором расстоянии от конца квартала Паги стоит маленький одинокий дом, превращенный в нашу позицию против вражеских укреплений на Гив’ат-Хатахмошет — самого грозного и опасного опорного пункта на всей иорданской границе — о нем еще придется много говорить. Смена подразделений в секторе была назначена на 6 вечера, и Гури полагал, что у его людей останется время на укрепление позиций.
В 8 часов утра рота построилась на шоссе возле своих транспортных средств, когда внезапно появился парень, сказавший: «Ну, вот. Началась война». Однако на улицах Иерусалима война пока не ощущалась. Гури озирался вокруг и видел, что ни одна машина не останавливалась, чтобы повернуть назад. Запаздывавшие на работу служащие торопились в свои учреждения, рабочие — на строительные леса и к станкам. Все вокруг продолжало оставаться спокойным и безмятежным в полном соответствии с настроением этого летнего утра.
Гури собрал своих людей на шоссе, взвод за взводом и объявил: «Война началась».
«Люди не тронулись с места, — рассказывает он. — Вид у них был самый спокойный и деловитый: наконец, произошло то, что не могло не произойти. Ведь все израильтяне встретили в то утро войну как нечто неизбежное, без особых внешних проявлений тревоги. Только у немногих вздрагивал подбородок, и кое-кто изменился в лице».