Зерах следил за его спотыкающимся бегом, тронутый и пораженный доблестью вражеского солдата и человечностью его поступка. «Я вполне мог уложить их обоих, — говорит он. — Однако позволил им исчезнуть за деревьями. Этот парень был настоящий герой».
Зерах укрылся за бугром, только что оставленным легионером и его раненым товарищем, пережидая огонь. Он вспомнил, как в полдень стоял перед Резиденцией Верховного комиссара, как впереди и позади рвались снаряды и какой он при этом испытывал страх. Он знал, что каждый такой снаряд может стереть его с лица земли, и думал о своих детях. Они останутся сиротами, думал он, вот в чем беда. Но с другой стороны, еще страшней, если нам не удастся остановить ле-гион и мои дети попадут в руки иорданцев. Нет выбора. Приходится драться, отдавая все, что ты можешь, чтобы получить то, без чего твоя семья перестанет существовать.
«Если вернешься живым, — думал он далее, — значит, ты в выигрыше. Если не вернешься, ты тоже не проиграл: что-то все-таки сделал, чтобы избавить жену и детей от самого страшного».
Его самого сильно озадачил этот ход мыслей. «Не из тех я, — свидетельствует о себе Зерах, — кто любит заниматься самоанализом. Не в моих привычках умничать да размышлять. Очень меня удивило, что я вот так вдруг свожу счеты со своей совестью».
Теперь, когда он лежал в яме за бугром, его уже не беспокоили навязчивые мысли и сомнения. Миновав ворота Резиденции, он почувствовал, что все мосты сожжены и его уже ничто не остановит.
Время от времени легионеры вновь устраивали на него набеги, а затем, отстреливаясь, пускались наутек. Зерах провел приблизительно с четверть часа в своей выемке, стреляя по убегавшим. Дым, наполнивший рощу, придал ей какой-то нереальный вид. После внезапного порыва ветра мгла немного рассеялась. Зерах осмотрелся и установил, что он в роще один-одине-шенек. Тогда он пополз вперед, двигаясь как во сне, хотя физические усилия, которые ему приходилось прилагать, были совершенно реальны. Его продолжали преследовать выстрелы. «В меня стреляли в упор и не попали, стреляли слева и справа, и не попали, — рассказывает Зерах. — Я почему-то знал, что им, как ни старайся, не попасть. Вся история смахивала на игру». Зерах отстреливался и отстреливался.
Когда, наконец, он выбрался на опушку, то понял, что прочесал рощу почти в одиночку. Блаженная волна удовлетворения нахлынула на него. «Не потому, что я перебил легионеров, — говорит он, — а потому, что самому себе доказал, что способен делать хорошую работу».
В то время, как шел захват Резиденции, и Иоси свернул к ней, остальные бронетранспортеры разведки умчались вперед и доехали до Антенного холма, где уже находились Ашер Драйзин и танки Аарона. Поскольку никто из разведчиков в точности не знал, зачем они здесь, и поскольку ясно было, что холм уже взят, бронетранспортеры двинулись дальше по шоссе, что выходит из восточных ворот Резиденции и соединяется небольшой развилкой с дорогой Бет-Лехем — Иерусалим.
К развилке шли развернутым боевым строем. Поле, по которому двигались бронетранспортеры, изобиловало валунами и скальными надолбами, и одна из машин застряла — броневик командира взвода Шаи. Водитель Давид пробовал шевелить машину и так и эдак — никакого успеха. На обочинах дороги стояли брошенные иорданские пушки: здесь была рассеяна целая рота, личный состав которой бежал, не сделав даже попытки оказать сопротивление. Десятки тел устилали путь бегства. Застрявшая машина подверглась страшному обстрелу. Только чудом Шая и водитель Давид остались в живых.
В это время бронетранспортеры устремились к развилке, миновав по пути восточные ворота Резиденции. Неподалеку они встретили стоящий танк (он лишился заднего хода). Из монастыря бенедиктинцев, что на востоке, без устали били противотанковые пушки, а этого танкисты почему-то вовремя не заметили. Слева и справа по-прежнему удирали без оглядки легионеры, которым удалось спастись из Резиденции.
Когда колонна вышла на перекресток Бет-Лехем — Иерусалим, перед глазами разведчиков словно распахнулся волшебный занавес и открылся прекрасный древний пейзаж, встреча с которым для солдат-иерусалимцев была одной из самых незабываемых минут войны.
Напротив лежала белесая пустыня с пространствами и холмами, обезвоженными до цвета соли. На одном из этих бугров лепились блеклые, по-восточному сводчатые постройки села Абу-Дис. С огромного расстояния, далеко за монастырем бенедиктинцев, у подножия глубоких спусков сквозь легкую пленку поблескивала вода Мертвого моря.