Начало атаки было назначено на 2.00 ночи.
Тем временем к Наркису прибыл генерал Горен — главный раввин Цахала. «Тебе предстоит вершить историю, — сказал Горен. — Все, что происходит теперь на южном фронте, — ничто по сравнению с этим фронтом».
Наркис улыбнулся и ответил: «Ты уже можешь приготовить рог».
Добравшись до места сбора своих полков в Бет-Ха- кереме, командиры засели в нижних этажах и подвалах квартала над планированием прорыва и продвижения каждого из полков. Оставшееся у них время они использовали на поспешное инструктирование подчиненных. Подготовка затягивалась из-за трудностей, проистекавших от незнания местности по ту сторону кордона и невозможности ориентироваться в еврейской части Иерусалима.
В процессе планирования стало несомненным, что не удастся избежать серьезных потерь, и потребовалось своевременно организовать эвакуационную службу, с тем, чтобы полки были в состоянии как можно скорей доставлять раненых в центральные больницы. «Все это, — говорит Моти, — требовало еще несколько минут, и еще несколько минут… Так перевалило за полночь».
За несколько минут до двенадцати командир 7-го полка в доме господина Кохена в Бет-Хакереме при свете фонаря приступил к отдаче последних распоряжений командирам рот в связи со сжатым инструктажем, который им предстояло провести с бойцами.
Семья Кохен следила за приказами и планами атаки с выражением тяжкой тревоги, застывшей на их измученных лицах. На востоке полыхали зарницы, вспыхивали оранжевые искры: по-прежнему била артиллерия. Один из солдат, взглянув на осунувшиеся лица Кохена и его жены, сказал им: «Завтра больше не услышите обстрела».
Установилась тишина, и в ней с особой четкостью выделились звуки разрывов.
— Вам даже присниться не может, что произойдет завтра, — продолжал подбадривать солдат.
— Завтра будем в Старом городе.
— Пусть смилостивится над вами Господь. Лишь бы все вы вернулись живыми и здоровыми, — сказала госпожа Кохен.
Через несколько минут появился господин Кохен, неся свернутое белое полотнище. Он подошел к Замушу: «У нас здесь моя старенькая мать… Она была в 48-м в Старом городе перед сдачей… Это флаг из Старого города. Был там изготовлен во время осады. Если дойдешь до Стены Плача… Если удастся… Повесь его гам».
Замуш взял флаг и спрятал под своим боевым обмундированием. «Двое с половиной суток он лежал у меня за пазухой, — рассказывает он, — пока не настала великая минута». (Сегодня флаг находится у него дома. На флаге надпись: «Поднят над Западной стеной на Храмовой горе в Иерусалиме в среду 28 ияра 1967, в 10.15 1-ой ротой 7-го полка Парашютной бригады — бригады освободителей Иерусалима».)
Стрелки часов приблизились к полуночи. Посланец Моти офицер-оперативник Амос метался в это время между полками, торопя их с выходом на пограничную линию. Когда он приехал в 7-й полк, Замуш построил бойцов, чтобы отправиться в дорогу. В отданных до сих пор приказах захват Старого города вообще не упоминался. Несмотря на это, Замуш решил сообщить, что рота выбрана для штурма Храмовой горы, конечно, в том случае, если решено будет овладеть Старым городом. Он хотел еще от себя добавить пару слов на тему о том, какая эго историческая и единственная в своем роде задача, но не успел вымолвить ни слова. Один из его солдат отреагировал на сообщение громким «ура», которое было подхвачено всей ротой. «Я увидел, — говорит Замуш, — что люди вполне готовы к тяжкой битве и прекрасно понимают ее значение. Сло-ва были лишними».
Замуш вернулся в Иерусалим — и город был беспощаден и не ведал милосердия.
Глава IV
ВОРОТА ГИВ’АТ-ХАТАХМОШЕТ
Понедельник, 26 ияра 1967 года. Перед полуночью
1
Перед полуночью 6-й полк Парашютной бригады получил приказ выехать на автобусах в сторону Сан- хедрии, к высоким каменным зданиям квартала Паги.
Автобусы с парашютистами катили по спускам Санхедрии, когда внезапно тут также начали разрываться снаряды. Мрак исполосовали молнии, воздух наполнился дымом и пороховой гарью. Непрекращающийся свист, а за ним мощные разрывы. Восточная сторона границы была вся в пламени. Снаряды без пощады били по улицам. По бокам дороги можно было различить входы в убежища, оттуда доносились детские голоса. «Когда я услыхал эти голоса, — говорит один из бригадных фельдшеров, — я до конца осознал, что мы вступаем в бой. В жестокий бой. Первый бой в моей жизни».