«Опять заграждение. Саперы, вперед!» — крикнул План Энджел, которому через несколько минут предстояло удостоиться величайшей чести — стать первым парашютистом, ворвавшимся в иорданский Иерусалим.
Дожидаясь подрыва заграждения, он заметил две группы иорданцев, продвигавшиеся из Полицейской школы в его сторону. Подрыв задерживался, и иорданцы добрались до гамого устья траншеи, начинавшейся за колючей проволокой. «Будет резня», — пробормотал кто-то над ухом Энджела. Он подумал о товарищах по роте, как они бежали вперед, с каким воодушевлением, а теперь томятся позади по милости вот этого забора, о котором никто не подозревал. Задержка с подрывом заграждений заставила их сосредоточиться и стать удобной целью для иорданцев, уже наводивших свои пулеметы.
Взрывчатка тем временем все еще отказывалась сработать.
«Я понял, — вспоминает Энджел, — что надо немедленно что-то предпринять, если я не хочу, чтобы скосило всех ребят». Он поднялся и побежал вперед. Заряд взорвался, и Энджел первым проник в образовавшийся проход и пропал в облаке, поднятом взрывом. Он взлетел на откос перед траншеей и увидал, что иорданцы не только установили и навели пулемет, но и подтащили полный ящик боеприпасов. «Через считанные секунды они открыли бы огонь по ребятам, — говорит Энджел. — Эта мысль стала моим первым сильным потрясением. Я начал стрелять и одной очередью уложил их. Я на момент застыл, замер на месте, обалдел. Из неподвижности меня вывел, оказавшийся позади меня солдат нашего взвода — он толкнул меня в спину. Я словно проснулся и побежал влево. Там были еще двое иорданцев с пулеметом. Их я тоже ухлопал».
На некотором расстоянии позади Энджела залегли парашютисты, остановленные задержкой с подрывом заграждения. Нир смотрел на своих бойцов, ярко высвеченных вспышками снарядов, бьющих в здание Полицейской школы. Все они внезапно показались ему приниженными и подавленными. «Вперед, ребята! — закричал он. — Это не минометы… Это наши рвут заграждения. Вперед!» Никто не поднялся. Он снова крикнул, найдя слова, отогнавшие страх, и парашютисты устремились вперед, как бурный поток, грозящий затопить траншею и все ее разветвления, ведущие круг за кругом к Гив’ат-Хатахмошет. Минута — другая, и они начнут преследовать в ходах сообщения противника, обмениваясь с ним в ночных потемках выстрелами в упор.
Но прежде чем соскочить с бойцами в траншеи, прежде чем вместе с ними продвинуться в сторону грозных укреплений Гив’ат-Хатахмошет, остановим ненадолго бег событий и времени и поразмыслим над характером места, к которому они приблизились, и над принципами борьбы, исповедуемыми двумя сторонами — перед тем, как они столкнутся в безоглядном стремлении уничтожить друг друга.
В статье, опубликованной в журнале Цахала «Бама- хане» сразу после окончания боев, но написанной незадолго до начала войны, министр обороны Моше Даян дал анализ тактического и символического значения того, чему еще предстояло произойти на Гив’ат-Хатах- мошет.
«В чем источник мощи Израиля? — спрашивал Даян в своей статье. — Техническое превосходство? Лучшая организация? Моральная высота? Что позволяет Израилю брать верх над его врагами, подобно тому, как Давид взял верх над Голиафом?»
Ответ на свои вопросы Даян находит в анализе поединка Давида с Голиафом. По-новому оценивая этот поединок, он придает ему смысл, существенный для нашего рассказа.
Давид, по мнению Даяна, отнюдь не принадлежал к простодушно-эмоциональному человеческому типу, бросающемуся в бой очертя голову, движимому лишь верой и готовностью к самопожертвованию. Это был осмотрительный и рассудительный воин:
«Он, прежде всего, выяснил и установил, какова награда, обещанная тому, кто осилит Голиафа. Затем он опробовал имеющееся снаряжение — медный шлем, кольчугу и меч — и отверг их, убедившись, что не слишком хорошо владеет ими. Лишь затем он вышел на поединок, вооруженный палкой, пятью камнями и пращей.
Кто знает, как закончился бы поединок, если б Давид вздумал соревноваться с Голиафом в искусстве владеть мечом? Отдав предпочтение праще, Давид не только не поставил себя в невыгодное положение, но более того — он фактически добился преимущества. У Голиафа не было лука, стало быть, он не мог поразить Давида с расстояния, и Давид, воспользовавшись этим, послал из пращи в лоб Голиафу камень. Иначе говоря, Давид сразился с Голиафом оружием, которое не только не уступало оружию врага, но было сильней. Величие его не в том, что он готов был выйти на бой слабым против могучего, а в том, что нашел средство, дающее преимущество слабому и превращающее его в сильного».