В палате было светло и свежо. У изголовья, на краешке стула, сидела Аграфена. Увидев меня, она хотела было встать, но я поднял руку:
— Не надо, Аграфена. Сиди.
— Алексей Иоаннович… — прошептала она.
— Рад тебя видеть. И вас, Евгений Александрович.
Черкасов слабо улыбнулся. Его лицо было бледным, а щеки впали. Он выглядел так, будто побывал в аду и выбрался обратно — ну, почти выбрался.
— Ваша светлость, — прохрипел он. — Живы… и вроде целы. Это радует. Хоть кто-то из нас.
Я подошел, сел в кресло с другой стороны от кровати и поставил на стол пакет.
— Стащил кое-что с кухни, а то знаю я местную кормежку. — Я принялся выкладывать контейнеры. — Домашние щи, котлеты с пюре, пара пирожков…
Аграфена тихо усмехнулась:
— Я тоже его кормлю, Алексей Иоаннович. Но медсестры ругаются. Мол, нарушаем режим.
— Режим — это хорошо, — проворчал Черкасов. — Но если еще раз увижу эту серую баланду, начну требовать эвтаназию. Знаете, о чём я мечтаю, Алексей Иоаннович? О чашке нормального, адски черного, кофе. Без сахара и новомодных сиропов.
Я не ответил. Просто открыл термос и налил в крышку-стакан горячий, крепкий, ароматный кофе. Подал ему.
— Кажется, у меня сегодня и правда праздник, — выдохнул Черкасов. — Спасатель вы мой.
— Наслаждайтесь, Евгений Александрович. Только сильно не налегайте.
Я уселся поудобнее, смотрел на него, наблюдая, как он делал первый осторожный глоток.
— А теперь расскажите, что именно произошло в лаборатории. Я чувствую ответственность за то, что передал вам информацию о ее местонахождении.
Черкасов нахмурился. Глотнул еще.
— Мы все сделали правильно, учитывая ваши предостережения. Сапёры, защитники, магические контуры. Но… Взрыв произошёл раньше. Мы даже не успели начать процесс вскрытия. И это была не просто ловушка — это была активная аномалия. Сработавшая сразу после детонации. Не знаю, насколько это возможно, но… Слава богу, Спецкорпус быстро подсуетился — аномалию нейтрализовали. Но выброс случился, и люди погибли. А я… — он пожал плечами и тихо цокнул языком. — Вот результат. Полуживой. С магией теперь… туговато. Каналы почти выжжены. Кажется, я все-таки добегался.
Я не стал говорить вслух, что и сам чувствовал, как туго приходилось Черкасову. Сидя рядом с ним. Я успел провести быструю диагностику. Эфир почти не циркулировал. Я тихо передал ему немного своего резерва — мягко, едва ощутимо. Он всё понял. Усмехнулся.
— Спасибо. Но не расточайте энергию почем зря. Говорят, и вам крепко досталось от Толстого.
— Это вы еще его не видели, — улыбнулся я.
Он откинулся на подушки, вздохнул и взял Аграфену за руку. Та не сопротивлялась.
— Пора мне, Алексей Иоаннович. В смысле — на покой. Хватит. Гонялся за тенями полжизни. Пора уже и о семье подумать. Пока валялся здесь без дела, полистал каталоги и присмотрел пару симпатичных особнячков на окраине города. Зелень, озера, воздух свежий… Больше никаких подъемов среди ночи.
Я не сдержался.
— Значит, матушка моя была права. Енот-потаскун всё-таки остепенился.
Черкасов молча сжал ладонь Аграфены. А та, хоть и улыбалась, казалась печальной. Глядя в окно, она прошептала:
— А кто же теперь будет служить вашей семье, Алексей Иоаннович? Если я уйду…
Я встал, положил руку ей на плечо.
— Никто тебя не заменит, Фень. Но у меня есть пара мыслей на этот счет…
Георгиевский зал Зимнего дворца, зал белоснежных колонн и золочёных балконов, был полон. Под расписным потолком собирались сливки имперского общества: вельможи, офицеры, представители древних родов и новых династий, герои сражений и хранители традиций.
Я стоял в мундире флигель-адъютанта — чёрный китель с серебряным шитьём, белый кант на борту и алый подбой на эполете. Под правой рукой — эфес штатного оружия, на груди — лента и крест ордена. Впервые за долгое время я чувствовал себя не только бойцом, но и представителем той самой Империи, которую защищал с оружием в руках.
Отсюда, с позиции у дверей, из которых должен был выйти государь, я видел всё.
Отец и брат — в парадных костюмах, ордена блестели на тёмно-синих лентах. Мать — в строгом, но элегантном придворном платье статс-дамы, рядом с ней княгиня Лионелла Юсупова в таком же наряде. Ида — в изумрудно-зелёном платье, явно подобранном в тон перстню на её руке. Рядом с ней — Феликс в парадной форме Спецкорпуса.
Львовы, Безбородко, Уваровы, Аши, Горчаковы… Цициановы со всеми их многочисленными девицами. Катарина Романова — в мундире, прямая, как лезвие. Шереметева и Боде, восстановленный на службе. Здесь же были и старые герои, и новые имена, родившиеся в огне этой зимы.