Я сделала глубокий вдох, выпрямила спину и переступила порог. Первый раунд начинался сейчас.
Глава 10: Игра в тени при дневном свете
Апартаменты мадам де Ментенон встретили меня версальской тишиной, но иного рода. Ни ослепительной позолоты, ни бесконечных зеркал, отражающих суету. Вместо них — строгая геометрия книжных шкафов, до потолка набитых фолиантами в темных переплетах, и сдержанные гобелены с библейскими сюжетами: не пиры, а испытания. Воздух был густым от спокойствия, которое излучают лишь те, кто держит нити власти, не нуждаясь в кричащих доказательствах. Здесь царила истинная власть — невидимая, но ощутимая, как давление перед грозой.
Сама Королева без Короны восседала у камина в кресле, напоминающем трон с прямой спинкой. Ее темно-синее платье было лишено кружев и бантов, лишь тончайшая серебряная нить по подолу выдавала его баснословную стоимость. Лицо — гладкое, словно отполированная кость, — казалось непроницаемым. Но глаза… Глаза были живыми сканерами, ловящими каждую дрожь ресницы, каждый неуверенный жест. Они уже читали меня как раскрытую книгу.
— Мадам герцогиня, — ее голос был ровным, как поверхность пруда, вежливость — ледяной. Она кивнула, не вставая. — Вы оказали мне честь своим визитом. Не каждый новоприбывший удостаивается… столь пристального внимания столь скоро.
Я совершила безупречный реверанс, чувствуя, как стучит сердце где-то в горле.
— Честь — всецело моя, мадам. Я глубоко признательна за ваше приглашение.
Легкое движение руки, указующее на кресло напротив.
— Церемоний в Версале и без того с избытком. Соблаговолите присесть. Будем говорить без покровов, пока нас не прервали. — Ее взгляд скользнул к двери, и я невольно подумала: А кто может прервать мадам де Ментенон?
Я села, спина прямая, руки сложены на коленях, чтобы скрыть дрожь. Служанки, двигавшиеся как тени, внесли поднос: безукоризненно нарезанные фрукты, воздушный паштет в фарфоровой раковине, ломтики хлеба тоньше бумаги. Вина не было — всем известна аскеза хозяйки.
— Вы, несомненно, задаетесь вопросом, — начала она, аккуратно отделяя крохотный кусочек хлеба, — почему я первой пожелала вас видеть. Не маркиза де Монтеспан с ее салоном, не герцогиня такая-то… А именно я.
Я собрала всю осторожность.
— Я сочла это… проявлением любезности к новоприбывшей, мадам. И знаком расположения.
Краешек ее губ дрогнул — не улыбка, а скорее тень понимания наивности.
— Любезность? Расположение? Милая герцогиня, в Версале каждое движение руки, каждое слово, даже пауза между ними — это ход. В Большой Игре. Здесь не бывает просто любезностей. — Она отпила из хрустального кубка с чистой водой. — Его Величество… не счел нужным посвятить меня в детали вашего внезапного появления здесь. А когда Король хранит молчание, это означает одно из двух: дело либо исключительно деликатное… либо исключительно личное. — Ее пронзительный взгляд впился в меня, выискивая трещину.
Внутри все сжалось. Я опустила глаза на свои руки.
— Если бы я сама знала ответ, мадам, мой сон был бы спокойнее.
— Неужели? — Брови мадам де Ментенон изящно поползли вверх. — Мне донесли… — она сделала паузу, давая слову «донесли» обрести нужный вес, — …что герцог де Лоррен публично, с большой пылкостью, просил вашей руки на балу. И что граф де Виллар… опередил его. Столь стремительно. И что сразу после венчания новоиспеченного мужа отправили с важным поручением в Венецию столь внезапно.
Холодная игла пронзила меня насквозь. Она знает всё. Каждый шаг.
— Да, мадам, — ответила я тихо, но твердо, глядя ей в глаза. — Все так. Но неужели мой брак и… неприязнь герцога… достаточная причина для такого особого внимания со стороны Короля? Для того, чтобы я оказалась здесь… без мужа?
Мадам де Ментенон отрезала тончайший ломтик сыра, ее движения были хирургически точны. — В Версале браки редко бывают лишь союзом сердец, мадам. Особенно когда замешан Лоррен. — Она положила сыр на хлеб, не спеша. — Унижение такого калибра… не прощают. Оно требует… сатисфакции. Или компенсации.
По спине пробежал ледяной пот.
— Вы полагаете, я… представляю угрозу? Или цель? — вырвалось у меня.
— Угрозу? — Она мягко покачала головой, и в ее глазах мелькнуло что-то, почти похожее на… жалость? — Нет, милое дитя. Вы — не угроза. Вы — пешка. Кто-то передвинул вас на доске. И пешкам, — она посмотрела на меня с неожиданной прямотой, — редко объясняют правила игры, в которую их втянули.
Я замерла, ловя каждое слово.