Кровь ударила мне в лицо, потом отхлынула, оставив ледяное бесчувствие. «Завести мужичка». Это не совет. Это приговор. Это намек на то, что компромат уже готовят. Что могут подбросить кого угодно в мою постель и обвинить в разврате. Ужас сковал горло. Они могут сделать это. Силком. И никто не поверит, что это не я.
— Я… привыкла к холоду, мадам, — прозвучал мой голос, удивительно тихий, но не дрогнувший. — И глупости… не в моем характере.
Дюбарри рассмеялась — звонко, но фальшиво.
— О, милая невинность! Как это трогательно! Но здесь, увы, не монастырь. — Она отхлебнула кофе из крошечной фарфоровой чашки. — Знаете что? Чтобы вам не было так одиноко и… холодно, вы побудете сегодня при мне. Поможете мне одеться к выходу, составите компанию. Да и… другие мелочи по хозяйству поможете. — Ее взгляд стал острым, как бритва. — Я чувствую, мы с вами… подружимся. Вы ведь не откажетесь от такой чести?
Это не было вопросом. Это был приказ. Отказ — немедленная опала, а может, и хуже. Я видела торжество в глазах ее свиты. Новенькую поставили на место. Сделали служанкой.
— Я… польщена вашим доверием, мадам, — прошептала я, опуская глаза, чтобы скрыть ненависть и унижение. «Играй, Елена. Играй, чтобы выжить».
День превратился в кошмар наяву. Я была тенью графини. Подавала ей шпильки, когда ее укладывали в невероятную прическу, вдыхая удушливую смесь пудры, духов и ее пота. Мои пальцы путались в кружевах ее нижних юбок, когда я помогала облачать ее в очередной шедевр портного, стоивший, наверное, годового дохода с наших земель. Я держала зеркало, пока она любовалась собой. Я стояла в углу, пока она принимала гостей, ее громкий, властный смех резал слух.
А потом… самое унизительное. Когда свита вышла, графиня томно потянулась.
— Ах, и этот проклятый кофе… — Она кивнула на изысканный, но все же ночной горшок, замаскированный под ларец, в углу. — Будьте душкой, мадам де Виллар, вынесите. Свежий воздух нужен, а слуги все куда-то разбежались.
Горло сжалось. Кровь стучала в висках. Я подошла, взяла тяжелый, фарфоровый предмет. Запах ударил в нос. Это было не просто унижение. Это было стирание меня как личности, как дворянки. Это была демонстрация: Ты никто. Ты ниже служанки. Ты моя собственность. Я вынесла. Стояла на балконе, глотая чистый, холодный воздух, пытаясь не вырвать, не закричать. Потом вернулась. Бесшумно. С опущенной головой.
Вечером она пила. Вино лилось рекой. Она хохотала, флиртовала с придворными, которые заглянули «на огонек», бросала в меня колючие взгляды: смотри, как живут настоящие фаворитки. Небось мечтаешь на мое место? Я стояла. Улыбалась, когда надо. Подавала бокалы. Чувствовала, как ноги немеют, спина кричит от усталости, а душа превращается в ледяной камень. Она держала меня рядом, как трофей, как напоминание всем, кто здесь хозяйка.
Когда наконец, поздно ночью, графиня, сонная и довольная, отпустила меня кивком, я едва держалась на ногах. Капитан де Ларю, дежуривший у дверей ее апартаментов (еще один страж моего позора), молча проводил меня обратно. Его лицо было непроницаемо, но я чувствовала его взгляд в спину — тяжелый, оценивающий. Видел ли он? Знает ли?
В своей комнате дверь закрылась. Я отперла ее? Не помню. Мари и Колетт бросились ко мне, их лица искажены тревогой. Я не слышала их вопросов. Я шла через комнату, как автомат. Сорвала с себя серое платье — платье служанки, платье унижения. Бросила его на пол. Шаг. Еще шаг. Потом ноги подкосились. Я не упала — я рухнула на жесткое ложе кровати лицом вниз, как подкошенная.
Ни слез. Ни мыслей. Только всепоглощающая, костная усталость. Усталость от страха, от унижения, от постоянной игры, от запаха чужих духов, чужих кружев, чужих нечистот. Тело горело, но внутри был лед. Тетушка слепа. Лео уехал. Король замышляет. Лоррен требует. Дюбарри превратила в прислугу. Тупик. Абсолютный, беспросветный тупик.
Я лежала, не двигаясь. Слушала, как Мари тихо плачет, как Колетт осторожно подбирает скомканное платье. За окном царила ночь Версаля — прекрасная, беззвездная, безжалостная. И я поняла одну страшную вещь: сегодняшний день с его унизительным рабством был лишь началом. Дюбарри не отпустит свою новую игрушку так легко. А что придумают завтра Король и Лоррен?
Я закрыла глаза. Мир плыл. Оставалось только дышать. Просто дышать. И ждать. Хотя чего ждать, я уже не знала. Только конца. Любого конца.