Там вокруг одной из боевых колесниц, запряженной парой взмыленных загнанных лошадей, толпились далриады. Я разглядела искаженное горем лицо Грайне.
– О нет, – прошептала я. – Нет…
Мы с Друстаном долго ковыляли по полю боя, обходя мертвых и раненых, чья темная кровь медленно впитывалась в пыль да ковыль. Круарх заметно хромал; наверное, ему было так же больно, как и мне.
– Имонн, – прошептала я.
Его сняли с колесницы и ровно уложили на напоенную кровью землю. Кто-то поправил его доспехи, чтобы прикрыть ужасную рану в боку от скальдийского копья. Белокурые волосы Имонна, к тому же покрытые известью, снежно белели.
Друстан снял с пояса нож и, не колеблясь, отхватил клок своих темных волос. Встал на колени и вложил памятку в холодные руки Имонна.
– Он был смелее льва и надежнее дуба, – торжественно сказал круарх, обращаясь к Грайне. – Среди Куллах Горрьим его имя будет жить вечно.
Она кивнула. Серые глаза блестели от непролитых слез.
Разве имела я право оплакивать Имонна, когда хитростью привела его на погибель в Землю Ангелов?
– Простите меня, – прошептала я Грайне, Друстану и скорбящим далриадам. Голос срывался. – Мне так жаль.
– Брат сам избрал свою участь. – Даже в окровавленных доспехах Грайне сохраняла доброту и достоинство. – Ты помогла ему выбрать судьбу героя, а не домоседа. Но этот выбор он сделал сам. Не лишай его воли и чести.
А я-то насмехалась над кассилианской гордыней Жослена! Правда, в конце концов все мы по сути одинаковые. Склонив голову, я взяла у Друстана нож, отрезала свой блестящий локон и положила рядом с волосами круарха.
– Элуа да упокоит тебя, Имонн мак Конор. – Я вспомнила, как он сохранил армию в целости, когда Хозяин Проливов нас разлучил, и как помог Гислену де Сомервиллю уже на ангелийской земле. – Без тебя мы бы точно проиграли.
Упав на колени, я разрыдалась, оплакивая нас всех.
– Федра, – послышался усталый знакомый голос. Я подняла глаза на Жослена, сидевшего верхом на лошади, целого и невредимого, если не считать пары царапин. Под его глазами залегли темные круги. – Ты не настолько оправилась от ран, чтобы так бурно предаваться скорби.
Признавая его правоту, я послушно встала. По всей равнине ангелийские солдаты собирали мертвых и ухаживали за ранеными и умирающими вместе с врачами и целителями.
– Как твой брат? – спросила я. – И отец?
– С ними все хорошо, – глухо отозвался Жослен. – Они выжили. – Он с седла отвесил кассилианский поклон Грайне. – Соболезную вашей утрате, миледи.
Я повернулась к ней и, не думая, перевела. Грайне печально улыбнулась.
– Скажи ему спасибо и уезжай с ним, Федра но Делоне. Мы сами позаботимся о своих.
Друстан согласно кивнул, и Жослен с седла протянул мне руку. Приняв помощь, я забралась на лошадь позади него, и мы неспешно пустились в долгий путь обратно в Трой-ле-Мон.
Глава 91
Пережившие битву солдаты д’Эгльмора решили пуститься в погоню за убегающими с поля боя скальдами.
Последствия войны – это безусловный ужас. Если бы я и завидовала короне на челе Исандры де ла Курсель – каковой глупости, конечно же, за мной отродясь не водилось, – в тот день любые зачатки зависти испарились бы. Королеве предстоял ужасный выбор наказания для живых и для мертвых.
В конце концов она мудро рассудила помиловать тех Союзников Камлаха, которые сами избрали опасную судьбу и поклялись посвятить свои жизни преследованию и истреблению разбежавшихся по ангелийским землям вояк из орды Селига. Это решение ни у кого не встретило возражений – память о жертвенном бое Исидора д’Эгльмора была слишком свежа. Что до сдавшихся в плен скальдов, я посоветовала королеве принять за них выкуп. Северяне немало награбили ангелийских сокровищ, совершая приграничные набеги, на которые тот же д’Эгльмор закрывал глаза. Ну и, честно говоря, я устала от пролития крови, как, думаю, и сама Исандра и многие из ее сторонников.
Поэтому, получив за скальдов назначенный выкуп, их отправили домой и накрепко запечатали границу.
Захватчиков полегло так много, что нового нашествия опасаться не приходилось.
Что касается воссоединения Исандры и Друстана, оно происходило на глазах у меня и у тысяч ангелийцев с альбанцами. Победоносный круарх прискакал с поля боя в сопровождении своих солдат, королева Земли Ангелов ждала его в распахнутых воротах Трой-ле-Мона.
Подъехав, Друстан спешился, и они поприветствовали друг друга как равные, а потом он взял руки Исандры, поднес к губам и поцеловал. Объединенное войско одобрительно зашумело, хотя в глазах ангелийской знати одобрения я не увидела.
Войны приходят и уходят, а политика продолжается.
Для любителей романтических подробностей, скажу лишь, что Исандра и Друстан слишком хорошо осознавали, кто они такие: королева Земли Ангелов и круарх Альбы. На глазах у толпы они строго дозировали всякие проявления чувств. С тех пор я гораздо лучше узнала Исандру и смею предположить, что за закрытыми дверями они вели себя совсем иначе, чем на публике. С Друстаном я тоже хорошо знакома и не сомневаюсь в его любви к ней. Но будучи правителями, эти двое всегда оглядывались на свою роль в истории, и поэтому не стали бы показываться народу без должной церемонности.
Разумеется, никто тогда не осмелился гласно возражать против их союза. Ангелийцы были обязаны Альбе спасением жизней и отечества, и не приходилось сомневаться, что круиты – наши верные союзники. Первые дни оплакивали и хоронили мертвых, затем получали выкупы и праздновали победу, а после назначили дату королевской свадьбы в Городе Элуа.
Мы с Жосленом – совсем другое дело.
Я встретилась с его отцом, братом и двумя их людьми, пережившими кошмарную битву.
Не знаю, чего я ожидала от той встречи. Честно говоря, ничего осмысленного – долгие дни я пребывала будто в оцепенении, слишком усталая, чтобы думать. Я дневала и ночевала рядом с Исандрой, переводя для нее речи круитов и скальдов. Да, среди собравшихся в крепости людей нашлись и другие знатоки языков, но никому из них королева не доверяла так, как мне, второй ученице Делоне. А еще был госпиталь, где врачевали знакомых мне альбанцев и нескольких Парней Федры, из которых выжили всего двенадцать человек. Снедаемая душевной болью, я каждую свободную минуту проводила у их лежаков.
Но я выкроила время, когда Жослен сообщил, что Дом Веррёев отбывает к себе в Сьоваль.
Так как солдаты д’Эгльмора взяли преследование скальдов на себя, Перси де Сомервилль смог освободить от службы некоторые отряды, примкнувшие к королевской армии. Конечно, основные части пока что оставались в Трой-ле-Моне, собираясь укреплять границу со Скальдией, но тех, кто пришел по призыву от сохи и домашнего очага – особенно раненых, – с почестями и благодарностями отпустили. Отдельную церемонию провели для доблестных копейщиков королевского дома Арагонии, чей командир от имени своего короля поклялся в дружбе не только Исандре, но и новому круарху Альбы.
При воссоединении Перси де Сомервилля с Гисленом я даже пустила слезу от умиления: отец и сын горячо обнялись и принялись хлопать друг друга по спинам с типичным для жителей Ланьяса презрением перед условностями.
Шевалье Мильярд Веррёй с культей в лангете на месте левой руки повел с себя с сыном значительно прохладнее, но, думаю, бурные проявления чувств были просто не в его характере. Отец Жослена был высоким стройным мужчиной с седеющими волосами, заплетенными в простую сьовальскую косу, красивым той же скульптурной красотой, что и его средний сын. Я уже знала, что при схватке во дворе крепости он первым заступил скальдам путь к внутренним воротам и, обороняя этот рубеж, лишился щита и кисти руки.