– Насколько я понимаю, вы в каком-то смысле ученый, – серьезно произнес он, когда Жослен представил нас друг другу.
Я открыла рот и тут же закрыла. Что ж, в какой-то степени я и вправду относилась к ученым, но меня еще никогда в таком качестве не представляли.
– Да, в некотором смысле это так, но мои познания – лишь крошки с праздничного стола великих предшественников, – произнесла я на каэрдианском, цитируя тиберийского оратора Нунния Бальбо.
Отец Жослена неожиданно улыбнулся, отчего в уголках его глаз появились морщинки.
– В Сьовале служители Наамах редко бывают столь образованными, – произнес он, кладя здоровую руку мне на плечо. – Возможно, таким образом они отвергают бесстрастное и рассудочное учение Шемхазая, распространенное в наших краях.
– Шемхазаю тоже были присущи страсти, милорд, – с улыбкой ответила я, – а Наамах – рассудочность.
Шевалье Веррёй рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
– Я слышал о том, что вам довелось совершить, милая госпожа, – вновь посерьезнев, продолжил он. – Земля Ангелов в долгу перед вами.
Я склонила голову, стесняясь такой похвалы.
– Если бы не ваш средний сын, меня уже давно не было бы в живых, милорд.
– И об этом я наслышан. – Он пошевелил рукой в лангете и со спокойной гордостью посмотрел на Жослена. – Согласен я или нет с избранным тобой путем, сын мой, пока сказать не могу, но вижу, что ты идешь по своему пути с честью.
Жослен молча поклонился.
Люк Веррёй, на полголовы возвышающийся над родичами, усмехнулся, глядя на меня:
– А вот я сразу согласился с избранным тобой путем, братишка, как только увидел причину! – У Люка были те же светлые волосы и голубые глаза, что и у брата с отцом, но открытое веселое лицо наверняка досталось ему от матери. – Элуа! Ты ведь приедешь нас навестить, Федра? Дашь мне шанс попытать счастья, прежде чем окончательно остановишь выбор на Жослене?
Я не была уверена, как мой кассилианец воспримет поддразнивания Люка; с памятного поцелуя на крепостной стене нам почти не удавалось побыть наедине. И я сама до сих пор не знала, что тот поцелуй для нас значил. Но покосившись на Жослена, я заметила, как приподнялся уголок его рта.
– Не понимаю, о каком таком выборе вы говорите, милорд, – парировала я игриво, – но конечно, для меня будет честью посетить Веррёй.
Люк снова усмехнулся и хлопнул брата по плечу:
– Думаю, ты тоже можешь приехать. Ты ведь знаешь, что уже пять раз стал дядей? Джехен замужем больше шести лет, а Онор – без малого четыре. Сестренки время зря не теряют.
– Когда-нибудь обязательно, – пробормотал Жослен.
– Мы с радостью тебя примем, – твердо добавил его отец. – В любой день. Мать очень по тебе соскучилась. – Он ласково посмотрел на меня. – И вы всегда будете желанной гостьей в нашем доме, Федра но Делоне. Вам, наверное, известно, что я был знаком с графом де Монрев. Думаю, будь он жив, Монрев сейчас очень гордился бы своим сыном Анафиэлем и тем, какую ученицу тот воспитал.
– Спасибо, милорд. – Его слова значили для меня неожиданно многое. На глаза навернулись слезы при мысли, что, возможно, где-то там, в подлинной Земле Ангелов, отец Делоне наконец-то им гордится.
Потом я отошла, позволив Жослену проститься с родными без посторонних.
Тем утром домой отправлялась небольшая группа выживших сьовальцев. Когда спутники отъехали, Люк Веррёй, замыкавший кавалькаду, повернулся в седле, взмахнув поцелованными солнцем волосами:
– В госпитале о тебе поют ну очень интересные песни, Федра но Делоне! – смеясь, крикнул он.
– Благословенный Элуа! Чертовы моряки! – Я тут же покраснела. Раненые или нет, Парни Федры учили своей проклятой песне всех желающих.
– Они тебя обожают, – сухо возразил Жослен, глядя вслед удалявшимся всадникам. – И заслужили право на твою признательность.
Меня передернуло.
– Когда орали про меня непристойности при твоем отце?!
– Знаешь, он хотел переговорить с префектом, чтобы тот позволил мне вернуться в Братство.
Сердце на секунду остановилось.
– А что ты? – спросила я, пытаясь сохранить спокойствие.
Жослен посмотрел мне в глаза.
– Я попросил отца этого не делать. – И снова его губы и глаза тронула легкая улыбка. – В конце концов мне нужно сосредоточиться на своем обете.
Как давно я уже по-настоящему не смеялась? Сложно сказать. Но в тот момент я расхохоталась, и искренний смех словно свежим ветром пронесся по моей душе. Жослен, улыбаясь, не сводил с меня глаз.
– Нам все же надо кое-что обсудить, – сказала я, отсмеявшись.
Он кивнул, вновь посерьезнев. Но тут по мосту подбежал один из пажей Исандры: королева срочно нуждалась во мне, и поэтому на тот день разговор пришлось отложить.
Как и на следующий, и на позаследующий. Так всегда случается с обычными людьми, когда внимания требуют дела великих мира сего, – все лично важное приходится отодвигать до лучших времен. А какую бы роль мы с Жосленом не сыграли в войне, на гобелене политики мы оставались лишь незначительными фоновыми фигурами.
На время, пока страна восстанавливалась, Исандра со двором предпочла остаться в Трой-ле-Моне. Каждый день прибывали ангелийские аристократы: некоторые ехали, чтобы принести королеве клятву верности, другие – чтобы раскрыть ей чье-то предательство. Исандра не по годам проницательно выслушивала обвинения и выносила решения с помощью Каспара Тревальона, Баркеля л’Анвера и Друстана маб Нектханы, который теперь понимал наш язык намного лучше, чем многие мнили. Порой хитрецы, замышлявшие обвести Исандру вокруг пальца, попросту терялись, глядя на покрытое синими узорами лицо круарха. А для меня оно уже давно стало привычным. Каждый день мы встречалась с Друстаном наедине ради уроков ангелийского, и с каждой такой встречей я все больше поражалась его мудрости и проницательности.
На стене постоянно дежурили караульные и что ни день трубили в рог, возвещая о чьем-то очередном приезде. Я так к этому привыкла, что уже не любопытствовала, кого там еще принесло, а лишь мельком оглядывала знамена и гербы, мысленно сверяясь с длинным перечнем, который по настоянию Делоне мы с Алкуином заучивали наизусть. Я запомнила многие символы, а вот Алкуин вызубрил все.
То утро я встретила в кузнице, улаживая спор между мастером и двумя воинами из далриад, которым требовалось отремонтировать боевые колесницы – заменить оси и поставить новые колеса, – и не обратила внимания на пение рога, но тут явился Жослен и схватил меня за руку.
– Что такое? – спросила я.
Его лицо было непроницаемым.
– Идем, сама увидишь.
– Работа закончена, отдайте им колесницы, – велела я кузнецу. – Круарх сполна оплатит ваш труд.
Как ни стыдно это признать, но некоторые ангелийские ремесленники, прибывшие в Трой-ле-Мон, не упускали случая нажиться на альбанцах.
Следуя за Жосленом, я поспешила в башню и, пытаясь не обращать внимания на боль в еще не зажившей спине, одолела винтовую лестницу.
Уже на стене он указал на запад, откуда к крепости двигалась кавалькада.
– Смотри.
Всадники ехали квадратом, в центре которого находилась конная фигура с двумя стражами по бокам. Верховые на углах держали реющие на ветру знамена. Знакомый герб – ворон и море.
Куинсель де Морбан.
Я задержала дыхание, вспоминая герцога, но тут почувствовала, как Жослен почти до боли стискивает мой локоть. И вдруг узнала одинокую фигуру, окруженную людьми де Морбана. Даже издалека ошибиться было невозможно: она прямо восседала в седле, гордо вскинув голову с блестящим водопадом иссиня-черных волос.
Мир поплыл перед глазами, неприступные стены крепости зашатались. Только благодаря Жослену я удержалась на ногах. Подаренный бриллиант на моей шее горел на солнце, тяжелый как жернов.
– Мелисанда, – прошептала я. – О Элуа!
Глава 92
Не думаю, что герцог де Морбан сумел бы доставить королеве Мелисанду без помощи со стороны. Интриганку выдали ее же собственные родичи, те двое, что теперь ехали по бокам от нее, надвинув капюшоны даже в разгар летнего зноя, чтобы скрыть свои лица. Юные отпрыски Дома Шахризаев, Мармион и Персия, поделились с Куинселем де Морбаном сведениями о местонахождении своей кузины в обмен на его покровительство.