После выступления королевской поэтессы пошли бесчисленные тосты. Мне пришлось встать, когда Грайне, дивно роскошная в ало-золотом платье от портного Исандры, произнесла здравицу на языке далриад. Она воззвала к Фалер Бан, Белой Лошади Эйре, затем превознесла доблесть своих соплеменников, а в конце пожелала молодым много взаимной радости и скорейшего прибавления в семействе. Должно быть, я достойно перевела ее тост, потому что сорвала дружные аплодисменты. Грайне меня чинно поблагодарила и назвала сестрой, но потом заключила в объятия и одарила отнюдь не сестринской улыбкой.
Я не распространялась перед Исандрой о днях, проведенных в Иннисклане: сказала лишь, что владыки далриад после недолгих переговоров согласились помочь. Позже мне стало известно, что Квинтилий Русс поведал королеве эту фривольную историю во всех подробностях, и она хохотала до слез.
Знаете, я не стыжусь своих методов, она сама виновата, раз назначила меня королевским послом. Но я все равно горевала о соблазненном мною Имонне, который больше никогда не станет уравновешивать свою порывистую сестру.
Затем слово взял Друстан – потешив мою учительскую гордость, сначала он произнес тост на круитском, а потом повторил на почти безупречном ангелийском. Его темные глаза блестели от вина, мигающий свет тысячи свечей превращал затейливую вязь татуировки в постоянно меняющийся синий узор.
– Радость этого дня досталась нам дорогой ценой, – торжественно возгласил круарх. – И во имя великой совместной жертвы, принесенной на алтарь победы, давайте же все вместе дадим клятву, что как мы с Исандрой соединили свои жизни, так и наши народы объединятся, чтобы достигнуть силы и гармонии и при этом ни в чем не умалиться.
Сказано было хорошо, и гости поддержали тост одобрительными аплодисментами. Друстан царственно поклонился и сел. Следом за мужем встала Исандра, трогательно юная для всех выпавших на ее долю испытаний. Но в Исандре де ла Курсель чувствовалась сталь, выплавленная из опасного сочетания Роланда, Изабель и Делоне, выкованная на наковальне строгих дедовских правил, проверенная в долгой осаде Трой-ле-Мона.
Закаленная любовью.
– И ангелийцы и альбанцы вместе молятся Благословенному Элуа и помнят его наказы! Разве без этого краеугольного камня кто-то может обойтись? На суше, на море и даже в поднебесье, где есть человек и народ, дом и семья, стар и млад, друг и возлюбленный, наперсница и спутник… – Все захихикали, но королева продолжила: – муж и жена, пусть все и повсюду чтут священный завет Элуа. Будьте же со мной сегодня и до конца наших дней. И любите по воле своей.
Думаю, никакой другой правитель не произнес бы на своей свадьбе подобного тоста, но мы же на Земле Ангелов, а Исандра – наша королева.
Под конец столования слуги раз за разом наполняли наши кубки отрадом – прозрачной как слеза жидкостью, от паров которой факелы пылали еще ярче.
После тостов музыканты заиграли в полную силу, и начались танцы на лужайке. Благоухали летние цветы, сиреневые сумерки незаметно сгустились во мрак, и в черном небе зажглись звезды. Первый танец я отдала Жослену, затем к нам с поклоном подошел Каспар де Тревальон и протянул мне руку, а потом я потеряла партнерам счет, пока наконец меня не пригласил Друстан маб Нектхана.
По толпе поползли шепотки: прежде очень немногие аристократы знали меня в лицо, но теперь мое имя стало широко известным и отметина в глазу меня выдавала. При дворе без остановки течет клокочущая река слухов, каковы бы ни были обстоятельства.
Друстан не обратил внимания на пересуды, и я тоже выкинула сплетников из головы. Для альбанца он танцевал неплохо, несмотря на хромоту. Вспомнилось, как я впервые услышала его имя: «Исандра де ла Курсель, цветок королевства, будет учить косолапого варвара-принца танцевать гавот». Что ж, ей это удалось, и теперь я не без удовольствия отплясывала с круархом, и мы улыбались друг другу. Куллах Горрьим – Старейшие дети Земли. Для ангелийцев это ничего не значило, но они же не видели, как огромный черный кабан вырвался из рощицы близ Брин Горридам, чтобы повести войска круарха к победе, а я видела.
Мы с Друстаном всегда понимали друг друга.
Присутствовали на свадьбе и мои клиенты. Делоне подбирал для меня гостей из самых высших эшелонов знати, да и сама я, получив свободу выбора, за редким исключением следовала тому же принципу. Никого из них я не выдала. Королевская свадьба не место для скандальных откровений. Некоторые, вроде Куинселя де Морбана, в любом случае и ухом бы не повели, другие же не опасались быть скомпрометированными, полагаясь на традиционное благоразумие служителей Наамах. Огласка ничего бы не изменила ни для меня, ни для тех, чьи дары навсегда запечатлены на моей коже штрих за штрихом, образуя освободивший меня туар.
Посреди ночи Друстан и Исандра удалились. Толпящиеся гости проводили их до спальни, выкрикивая добрые пожелания и соленые шуточки и осыпая лепестками цветов, пока новобрачные, смеясь с лепестками в волосах, не закрыли дверь на засов. Перед нею встали кассилианцы Исандры и своим хмурым видом быстро разогнали толпу; особенно кисло они поглядывали на Жослена.
Но праздник на этом не закончился: королева распорядилась продолжать веселье до зари, и я присутствовала там до самого конца, поскольку душа стремилась изведать радостное начало нового дня, чтобы притушить воспоминания о горестной череде иных рассветов.
Жослен оставался рядом со мной – он понимал. Мы с ним танцевали и первый танец, и последний. Позже я немало посмеялась, выслушивая истории о попытках ангелийских лордов и леди поколебать добродетель кассилианца-отступника. Но тогда я просто отдыхала в его крепких объятиях, радуясь, что мы пришли к тому, чего недавно и вообразить не могли.
И мы вместе встретили рассвет над Землей Ангелов.
Последующие дни были наполнены суетой, поскольку оставалась еще уйма нерешенных дел, но моя роль в основном сводилась к незначительным поручениям. Когда казначей озвучил сумму выплаты за проданный особняк Делоне, я узнала у него фамилию надежного поверенного, и должным образом распорядилась своим неожиданным богатством.
Малая часть этих денег пошла на подготовку поездки в Монрев, которой занимался Жослен. Мы собирались на этот раз отправиться в путь не одни, потому что трое из Парней Федры, выживших в битве при Трой-ле-Моне, уговорили адмирала уволить их со службы, а меня – взять их к себе.
Когда Квинтилий Русс уступил их мольбам, Исандра согласилась увеличить квоту конников в имении Монрев, и в результате я обзавелась тремя шевалье. Реми, Ти-Филипп, Фортюн… я так до конца и не поняла, почему они столь рьяно стремились ко мне на службу, – хотя Жослен с усмешкой сказал, что ему-то все ясно, – но все равно была им рада, поскольку не ожидала в Монреве радушного приема.
Тамошние жители хранили верность отцу Делоне, старому графу де Монрев, а после него кузену моего учителя. Самого Анафиэля они помнили только совсем юным, а меня не знали вовсе. Рожденная и выросшая при Дворе Ночи, я ни с какого бока не доводилась им кровной родней. В прошлом меня ничто не связывало со Сьовалем.
За день до отъезда я получила последний неожиданный подарок. За мной вдруг явился королевский паж и сказал, что какие-то незнакомцы у ворот дворца хотят меня видеть.
Жослен взялся меня сопровождать, наверное, опасаясь, чем могла обернуться эта встреча. Он держался серьезно и сурово, касаясь ладонями рукоятей кинжалов – теперь ему было дозволено носить оружие даже в присутствии королевы. Дав такое дозволение, Исандра проявила не только доброту к моему кассилианцу, который явно чувствовал себя не в своей тарелке без привычной экипировки, но и недюжинный ум, поскольку Жослен в любом случае защищал бы ее до последнего вздоха.
Не знаю, кого я ожидала увидеть, но взору предстала молодая провинциальная пара в простой домотканой одежде.