А значит, не подходила внуку тсыган кралис.
Остается только удивляться, что гордость сильнее всего проявляется у отверженного народа, каким во многих странах считались тсыгане. Я размышляла об этом, сидя в одиночестве у костра и глядя на пляшущих и на Жослена, сплетающего свою первую мендакантскую байку. Для нашей миссии мои мысли не имели никакого значения.
А для меня – имели.
Глава 63
Утром мы отправились к Маноху.
Лошадиная ярмарка на Гиппокампе длится три дня, и тот день был первым. По тсыганской присказке, в первый день положено смотреть, во второй – говорить и только на третий – покупать. Хотя с народной мудростью не поспоришь, но к третьему дню ушлые аристократы-гадзе обычно прознавали про ярмарку и приезжали за лошадьми, поэтому львиная доля торгов к тому времени уже завершалась и оставалось лишь окончательно рассчитаться.
Так что внешне непринужденные разговоры при осмотре лошадей на самом деле велись чрезвычайно серьезно. Чтобы устроить встречу с Манохом, Гиацинт решил принять участие в торгах, поскольку, давным-давно утратив наивность, не ожидал, что его встретят с распростертыми объятиями, явись он к деду по собственному почину с душой нараспашку.
Итак, сначала мы прогуливались по загонам и разглядывали лошадей. Жослен, которому были доверены все наши деньги – мендакант или нет, но человек с воинской выправкой и кассилианскими кинжалами из всей нашей троицы казался наименее вероятной жертвой карманников, – вытащил массивное ожерелье, также переданное ему на хранение. Я хорошо знала это затейливое украшение из золотых монет, принадлежавшее покойной матери Гиацинта.
На моей шее оно вызвало пересуды, поскольку редко какая дидикани осмеливалась носить тсыганский галл – как я довольно быстро догадалась, эти слова означали «полукровка» и «украшение из монет», – но цель была достигнута. Один из племянников Маноха нас приметил и, прислонившись к заборчику из связанных между собой жердей, завязал с Гиацинтом разговор. Выяснив, что мы хотим нанять людей в помощь, купить лошадей, переправить их на запад и там выгодно перепродать, тсыган отвел нас к Маноху.
Встреча с тсыганским королем произошла в его шатре, ярком и хорошо обставленном. Я ожидала увидеть дряхлого старика вроде Ганелона де ла Курселя, но забыла, что тсыгане женятся молодыми. Возраст Маноха не поддавался точному определению – на Длинном пути тсыгане быстро стареют, – но, думаю, ему исполнилось немногим больше шестидесяти. Я запомнила темные ястребиные глаза, седые как сталь волосы и густые усы.
– Ты хочешь забрать моих людей и лошадей на запад? – потребовал ответа патриарх. – Кто ты такой, чтобы о чем-то просить? Из какого табора?
Конечно, он произнес не эти самые слова: как и все тсыгане, Манох говорил на своем языке. Что-то я поняла, о чем-то догадалась. Некоторые реплики остались для меня невразумительными, и Гиацинт перевел их мне позже. То, что я сейчас рассказываю – это всего лишь мои воспоминания, отдельные узоры, по прошествии лет срисованные с обширного гобелена этой причудливой истории и, как байки мендаканта, весьма приблизительные.
– Я ищу храбрых мужчин и хороших коней, чтобы заключить очень выгодную сделку, кралис, – без запинки принял вызов Гиацинт.
Манох подозвал одного из племянников, что-то ему шепнул и отправил восвояси.
– Расскажи, что за сделка.
Гиацинт поклонился.
– Королевский адмирал со своим флотом стоит на Западном мысе. Знающие люди мне подсказали, что тамошним воякам скоро понадобятся лошади.
Тут он не соврал; если Квинтилий Русс согласится отправиться в поход через Пролив на одном-единственном корабле, ему потребуются хорошо вооруженные отряды всадников, чтобы охранять оставшийся флот и удерживать позиции до его возвращения. Кушет только условно можно было считать нейтральной территорией. Но эти подробности, конечно же, не следовало разглашать.
– Ничего подобного я не слышал, – пренебрежительно бросил Манох. – Кто ты такой, что тебе вдруг принесли новость поперед меня? Ты так и не назвался, и не сказал, из какого ты табора.
– Я приехал из Города Элуа, где многих знаю и многое слышу. – Гиацинт посмотрел старому тсыгану в глаза. – Зовут же меня Гиацинт, сын Анастасии. И я происхожу из твоего табора, дедушка.
Немолодая тсыганка у стенки шатра уронила глиняную чашку. Та с глухим стуком упала на пол, но не разбилась. За исключением этого звука в шатре стояла гробовая тишина. Манох моргнул сморщенными веками под густыми бровями.
– Сын Анастасии? – протяжно переспросил он. – У Анастасии родился мальчик? Сын?
– Да, я ее сын, – просто подтвердил Гиацинт.
И тут началось форменное светопреставление. Манох громко призвал одного из своих племянников, дерганого тсыгана лет сорока, который вбежал в шатер и бухнулся на колени перед патриархом. Дальше последовали рыдания и объятия: Манох, не скрывая слез, привлек к себе Гиацинта и расцеловал в обе щеки.
Уже позже я собрала всю историю по кусочкам, а в те волнительные минуты то и дело теряла нить разговора. Итак, в тот единственный раз, когда табор Маноха пришел в Город Элуа, призванный сейчас в шатер племянник по имени Ксавин напоролся на посвященного из Дома Брионии.
Дом Брионии – самый зажиточный из тринадцати Домов, что не удивительно, ведь его посвященные превыше всего ценят богатство во всех его формах, и ничто их так не возбуждает, как деньги. Если раздеть всех служащих Казначейства, на спинах половины наверняка обнаружатся туары Брионии, поскольку деловое чутье ее посвященных уже давно стало легендарным, а сами они любой ценой устраиваются поближе к финансам.
Бриония также единственный Дом, чьи посвященные не чураются азартных игр и пари. И они почти никогда не проигрывают. Даже тсыганам.
Я, как и Гиацинт, верила, будто его мать в свое время безрассудно влюбилась в ангелийца, за что и поплатилась, – сама она рассказывала именно так. Ах, из любви к сыну бедная женщина скрыла от него ужасную правду: она лишилась своей добродетели, своей бесценной лаксты, потому что ее кузен Ксавин поставил на карту ее невинность, играя с посвященным Дома Брионии, конечно же, свято уверенный, что будет в выигрыше. Тсыгане знают тысячу способов обдурить гадзе.
Однако Ксавин проиграл.
И не только проиграл, но и под нажимом гвардейцев дуэйна Дома Брионии оплатил свой долг не принадлежащим ему имуществом, гнусно обманув свою кузину, дочь Маноха, которая была молода и мечтала о приключениях. Он ложью принудил ее встретиться с гостем, который щедро заплатил Дому Брионии за удовольствие соблазнить тсыганскую девственницу.
Эта мерзкая история ввергла меня в ужас едва ли не больше, чем любая другая из услышанных или пережитых, потому что ударила не в бровь, а в глаз. Будь Анастасия не тсыганкой, а ангелийкой, такое злоупотребление расценивалось бы грубым нарушением законов Гильдии, но Гильдия защищает только ангелийцев, оставляя тсыган и другие нетитульные народы жить по их собственным законам. Впрочем, и по тсыганским законам Ксавин совершил преступление, за которое был лишен всего своего имущества и прав в пользу Маноха и смог остаться с соплеменниками только в качестве парии. В любом случае я считаю, что Дом Брионии повинен в ереси, поскольку насилие над матерью Гиацинта нарушило заповедь Благословенного Элуа, которая распространяется на всех, а не только на ангелийцев. Служение Наамах должно вершиться по доброй воле или не вершиться вовсе.
Анастасия же, будучи тсыганкой, держала ответ перед законом своего племени. Ее объявили врайной и в горючих слезах изгнали из табора, куда она так никогда и не вернулась.