Вот так мой сон сбылся. Незнакомая женщина с выступающими скулами, словно она не совсем человеком была, похитила меня даже после моей смерти.
Намерение IV
Однажды в детстве я видел, как казнили человека за воровство. Он не был каким-то опасным преступником или маньяком, но обчистил местного банкира, чтобы прокормить свою семью. В целом, воришка был мелкий, это касалось и его роста, и вида его деятельности. Палач отрубил ему руки, лишив возможности воровать. Этим палачом был я.
Мне было четырнадцать, когда я совершил первую казнь. К счастью, как и у всех палачей, моё лицо было скрыто от простого народа. Но я-то знал о своих поступках. У меня не было выбора ровно так же, как и у этого воришки. Он воровал, чтобы прокормить семью, а я казнил, откупаясь за грехи своих родителей. Я не помню, как точно это произошло. Тот момент, когда меня заставили работать на «общее благо». И не помню своих родителей. Тяжело осознавать то, что я их не помню, но в моей памяти сохранилась каждая проведённая мной казнь. Через мой топор прошло множество голов. Кого-то из них я не знал при жизни, но были и исключения. Иногда мне приходилось лишать головы человека, которого я знал с ранних лет. Среди них были и задиры, и друзья. Они, правда, не знали об этом, ведь моё лицо всегда было скрыто за маской палача. Я не чувствовал ни мести, ни предательства в их сторону. Так же я понимал ту цель, о которой мне всё время говорили мои хозяева.
Каждая казнь давала мне больше поводов для раздумий по ночам. Но этой ночью размышлений было больше обычного, ибо сегодняшняя ночь — последняя для меня. Сейчас я нахожусь в темнице, да, я вершил правосудие, и правосудие решило пойти против меня. А всё потому, что я отказался выполнять волю, присущую пешкам с манией величия. Я отказался казнить.
Проводя последние часы в темнице, вольно-невольно вспоминаешь всех своих жертв. Начал я с того воришки. Хотя нет, первой жертвой был я, Стефан, сын местного… Всё так же не помню, кем были мои родители. А закончить должен был одной милой девушкой, чьё лицо всегда дарило мне повод подумать о чём-то прекрасном в перерывах от казни. Каждый раз, когда наши взгляды соприкасались друг с другом, я чувствовал себя словно на далёком тёплом острове, и лёгкий ветерок, который говорил мне о том, что мы на острове одни. Но иногда я ощущал и тревогу в её взгляде. Когда смотрел на неё сквозь маску, я видел, как в её глазах цвета серого дыма читалась печаль и что хуже всего — презрение. Моя маска палача словно делала нас другими людьми.
Кто вправе судить нас? Кто действительно может сказать: хороший или плохой поступок я совершил? Служить на благо обществу или служить во имя благой цели — одно ли это и то же? У меня часто бывает время подумать об этом, но я ни разу так и не пришёл к выводу. В моём ремесле виноваты все. Точнее виноват тот, на кого укажет рука, вымощенная пурпуром власти.
О да, эти казни сложно будет забыть. В какой-то степени я даже рад тому, что на рассвете буду казнён. В моём послужном списке было множество пунктов: я отрубал конечности, мучил бедолаг раскалёнными металлами, я ловко управлялся с лезвиями разных видов и размеров, я перепробовал, как мне кажется, все виды человеческих казней.
И ни разу я не задавался вопросом, правильно ли я поступаю. Точнее я этот вопрос часто обдумывал, но ни разу не позволил себе задать его кому-то из вышестоящих чинов. У меня не было выбора. Я убивал против своей воли, зато «они» говорили мне, что я вершу благое дело. А за какие грехи своих родителей я делаю это, мне так и не сказали, да и не важно уже. Утром меня ждёт эшафот. Это будет любопытное зрелище для многих людей. Они и подозревать не будут, что я лишил их друзей и родственников. А ещё потому, что к своим двадцати годам я успел изрядно поседеть.
Темница, в которой я находился, была не очень большой. У меня никогда не было возможности рассмотреть наши камеры, в отличие от всех моих жертв. Думаю, нахождение в темнице может пойти на пользу. Есть время обдумать всё, что только можно. Я уже понял, что откупиться от своих поступков будет невозможно, да и сам я этого не хотел. Сидеть, упираясь спиной об холодную стену, было не то чтобы приятно, но провести время с комфортом не было тем, к чему я стремился.
Я сидел и тихо постукивал камушком об стену. Это помогало мне верить в то, что до рассвета ещё далеко. Внезапно я услышал тяжёлые шаги в соседней камере. Там наверняка кто-то большой и тяжёлый, может, кузнец? Хотя нет, его бы отправили не в темницу, а ковать оружие в какой-нибудь лагерь. Может, рыцарь? Бессмысленно сидеть и перебирать возможные варианты, лучше уж спрошу.