- Ты хочешь узнать больше обо мне? – удивилась Катя.
- Да.
- А что конкретно?
- Ну, вот ты вскользь упомянула о том, что у тебя был ребенок. Почему был? Прости если я причинил тебе боль и влез туда куда мне не следовало влезать.
- Нет, ничего… - она с минуту молчала, потом неожиданно продолжила. – Ты что-нибудь слышал о ювенальной юстиции?
- Что-то очень смутное.
- Представь себе людей, которые положили почти всё своё время и здоровье на карьеру, и лет эдак в 35 задумались о детях. Ну, или хотя бы о внуках. Они неожиданно обнаруживают, что, во-первых, обзавестись здоровым потомством не так-то просто, особенно если они оба пидоры, в хорошем смысле, конечно, и, во-вторых, в первые годы отказывать себе во сне и круглосуточном анилингусе начальству несколько хлопотно. Зато у них имеется хорошая кредитная история, и при должном старании можно найти семью, которая не в состоянии обеспечить ребенка отдельной комнатой или оплачивать престижное образование. В результате умный и здоровый ребенок изымается из бедной семьи, где главным приоритетом родителей было его культурное воспитание, в более богатую, в которой главное — это карьера и статус.
- Представил, - признаться я не ожидал от Кати такого монолога.
- Так вот, в двух словах это и есть задача ювенальной системы. Но это если смотреть в корень. На поверхности же все выглядит немного благороднее. Официально это система органов, занимающихся несовершеннолетними. Сюда входят специальные суды, органы опеки, другие социальные службы. Все они на словах заботятся о детях, защищают их от нерадивых родителей. При угрозе жизни они обязаны отнять детей у родителей и передать оных на воспитание государству, то есть в детдом, где куда лучше будет жить бедному ребенку.
- Понял, и, наверное, догадываюсь, что произошло…
- Наверное, догадываешься. Мне тогда было двадцать лет, я училась в институте, не работала, жила в общежитии. Родители мои умерли, и никто мне не помогал. Отец ребенка исчез на следующий день после того, как узнал о моей беременности. Я твердо решила не избавляться от ребенка. Родила мальчика. Жить пришлось в общаге. Пришлось перевестись на заочное обучение и устроиться на работу. За сыном присматривали подружки, пока я пахала и училась. Кто-то сообщил в органы опеки о нерадивой матери. Те пришли и очень просто, ссылаясь на нормы законов, отобрали у меня сына. Лишили меня родительских прав. Больше я не видела сына. Ему сейчас десять лет. Наверное, он уже большой…
- Прости меня…
- Ничего… я уже свыклась с этим. Правда, порой лежу и представляю, как мы с ним жили бы сейчас, как я водила бы его в школу, кормила, одевала, как мы лежали бы в кровати, а он мне рассказывал бы о своих друзьях…
- Сколько ему было, когда у тебя его отобрали?
- Год.
- Чёрт побери! Неужели такое возможно?! Неужели к такому можно привыкнуть, смириться с этим?
- Привыкнуть можно. Смириться нельзя.
- И что, в течение этих десяти лет ты так и не встретила своего любимого мужчину?
- Представь себе, нет.
- Но ведь кто-то был?
- Был… и не один…
- Но не было любимого?
- Не было…
Мы замолчали. Катя лежала рядом, не касаясь меня. Я тихонько дотронулся до неё. Она чуть вздрогнула. Тогда я приподнялся и повернулся к ней. Она лежала на спине с вытянутыми вдоль тела руками, словно труп, но живей её в тот момент никого не было. В сумраке ночи я увидел её красивое лицо с правильными чертами. Глаза были закрыты, но из них по щекам текли слезы. Она не вытирала их, они просто скатывались на подушку.
- Иди ко мне, - позвал я Катю и просунул руку ей под голову.
Она поддалась мне, легла на мою грудь и обняла меня. Её горячие слезы устремились по моей груди, затем по ребрам - на простынь. Она плакала тихо, беззвучно, без всхлипываний и шмыганий носом. Дыхание было ровным и спокойным. Я стал гладить её по спине и слегка прижимать к себе. Вскоре потоки слез иссякли, ручьи высохли, дыхание её становилось глубже и глубже. Её тело несколько раз непроизвольно дернулось. Я понял, что она уснула. В комнате повисла исключительная тишина, такая тишина бывает только где-нибудь далеко от цивилизации, там, где нет людей кроме тебя. В городе она не возможна, не возможна она даже в деревне, где помимо людей живет еще и домашний скот, и домашняя птица, кричащая и кукарекающая даже по ночам, и прирученные человеком тысячелетия назад для своего развлечения кошки и собаки. Я и сам уже не контролировал своих мыслей. Они растеклись и преобразились. Я вошел в мир иллюзий. Сон плавно и ненавязчиво отключил мое сознание.