Было чудом, что Сальваторе вообще выпустил меня из дома. Но я очень сильно умоляла, и он всё же уступил. Я был удивлена, потому что не думала, что он согласится. Возможно, он просто видел, в каком стрессовом состоянии я находилась, и решил, что визит к матери поднимет мне настроение.
Я оглядела себя. Чёрные леггинсы для йоги, и чёрный топ с длинными рукавами и вырезом, открывающим верхнюю часть моей груди. Сверху я накинула длинный серый кардиган. Я даже не удосужилась причесать волосы и просто нацепила кепку. На мне были тапочки, меня в целом мало заботил мой внешний вид в последнее время.
Я слабо улыбнулась матери, но, думаю, моё лицо всё равно больше было похоже на гримасу.
— Так ты собираешься меня впустить? — спросила я её.
Она бросила взгляд через моё плечо, где с десяток чёрных машин окружили улицу и целая орава охранников патрулировала двор.
— Ах, да, — она быстро отошла в сторону и впустила меня в дом.
Я повернулась к охраннику, который уже собирался последовать сразу за мной.
— В этом доме только две двери, и вы охраняете каждую из них. Со мной всё будет в порядке. Пожалуйста, дайте мне возможность побыть с моей матерью. Мне нужно поговорить с ней наедине.
Охранник окинул меня взглядом, лишённым каких-либо эмоций. Его губы сжались в тонкую линию и он, наконец, кивнул. Как только я зашла, а мама закрыла за мной дверь, меня окутал аромат благовоний.
Я вспомнила день, когда в последний раз приходила к ним на ужин. Я была весёлой и оживлённой, и изо всех сил пыталась не показывать свои настоящие чувства. В тот вечер мы все пытались сделать вид, что это обычная тихая семейная посиделка, а не ужин в компании человека, который разрушил наши жизни.
Но в данный момент я не хотела притворяться.
Я не чувствовала желания скрыть свои тревоги за улыбкой, не хотела притворяться сильной ради её спокойствия. Я не боялась, что она сломается, увидев, насколько растерянной и напуганной я была. Мне было необходимо разделить своё бремя с каждым живым существом, попадающимся мне на пути. Ведь этот груз был непомерно тяжёлым для моих маленьких плеч. В данный момент я была слаба, напугана и не знала, что делать дальше.
— Мам… — произнесла я напряжённым голосом, когда она бросилась ко мне и обняла так крепко, как будто она точно знала, что я собираюсь ей сказать.
Я могла бы провести вечность в её объятиях. Мой рай был прямо здесь, в её руках. Я чувствовала её дыхание на своей шее, чувствовала, что её сердце бьётся в такт моему собственному, а её волосы щекотали мне глаза и щёки. Я глубоко вздохнула, вдыхая её запах, который слишком напомнил мне о том, как же много времени прошло с тех пор, когда мы оставались только вдвоём.
Наконец она отпустила меня, и наши глаза встретились. В них не было слёз, в отличие от прошлого раза, но страдание, отпечатавшееся на наших лицах, состарило нас на несколько десятков лет. Я не думаю, что у кого-то из нас были силы плакать или слёз просто на просто уже не осталось.
— Я беременна, — вырвалось у меня. Мне нужно было так много сказать ей, так много, но вместо этого я решила рассказать ей самое важное. Сорвать пластырь одним резким движением.
Ей нужно было знать, что я ношу ребёнка Сальваторе.
Она понимающе кивнула.
— Бабушка сказала мне. Она сказала, что увидела в твоих глазах… — она сделала паузу, что бы сжать моё лицо в ладонях, — присутствие ещё одной души в твоём теле.
Конечно, она знала. Не было ничего, чего бы бабушка не знала.
— Я молилась, чтобы она ошибалась, но… мы все знаем, что она всегда права, — продолжила мама.
Я попыталась ободряюще улыбнуться, но мои губы сжались, и я посмотрела прямо на неё.
— Я даже больше не думаю, что сломлена. Просто уже не знаю, кто я, — сказала я, пытаясь найти утешение в тёплой материнской душе. — Я просто знаю, что… мне больно… — я не узнавала собственный голос.
Я не слышала себя, когда произносила эти слова. Я не узнала саму себя. Было такое ощущение, словно я слушаю речь незнакомца. Тон моего голоса стал грубее, доброта исчезла, мой голос был полон одиночества. Боже, мой голос звучал так… грустно.
— Сальваторе сломал меня уже давно – в первый же день. Теперь… — я попыталась найти подходящие слова, — теперь я принадлежу ему. Он разбил меня на осколки, а затем собрал обратно так, как хотел. Некоторые не смогли встать обратно, другие он забрал себе, и теперь… Я… — я обвела руками своё тело, останавливаясь в районе живота.
Мама прижалась лбом к моему, продолжая смотреть на меня, будто не знала что мне сказать. Но я была рада, что она молчала, ведь мне не нужен был собеседник. Мне был просто необходим человек, который бы выслушал меня. Мне необходимо было почувствовать чью-то сердечность и сострадание.
— Папа ещё жив, но… он… мумия, — сказала я, решив, что мама заслуживала об этом узнать. Я не могла скрывать от неё что-то подобное. Ей нужно было знать, что случилось с её мужем. — Сальваторе держит его в саркофаге в нашей спальне, лицом к кровати, так что у папы нет другого выбора, кроме как… кроме как смотреть…
Я замолчала, решив не продолжать, но она точно знала, что я хотела сказать.
— …Всё будет… Всё будет хорошо, — прохрипела мама, и её глаза, казалось, тускнели с каждым произнесённым мной словом.
Я знала, что она сказала это, чтобы лишь приободрить меня, и я кивнула, соглашаясь с ней.