Мефодий высунулся в проем окна в темную, в разрывах туч редко меченную звездами ночь.
— Врешь ты, Олька… Не было этого… Меня дразнишь… Гляди, Олька… Могу ведь и натворить.
— Из окна меня выбросить? А по-моему, вы настолько школеный служащий, что и чернил не прольете. Без помарок пишете, а?
Мефодий пнул ногой бутылку и, глядя на красное пятно вина на полу, сказал:
— И пьют сейчас собачью росу. — Вынул из кармана коньяк: — Давай по одной…
— А разве без Иванушки ловко?
— Многое тебе придется делать без него. Грех так говорить, он вроде сын мой, да ведь правду привык я резать в глаза.
— А если вам в глаза правду?
— Не уклонюсь… Оля! Ох батюшки, ни разу не довелось встречать таких невозможных… И как родятся надземные?
Ольга улыбнулась, глядя в глаза его с веселостью одержавшей победу: не на ту напал, мужик.
— Ну как вам не стыдно? В отцы годитесь, дядя.
— Да я о том же самом, люблю тебя по-отечески. Заканчивай техникум, айда ко мне работать. Наладится у вас с Иваном… и я буду тебе отцом, другом. Вот как понимать меня надо, — строго говорил Мефодий, взяв ее руку.
— А матерью кто будет: Людмила Узюкова или Агния? — голос Ольги еще более треснул.
Вскочила, запахивая плащ, высунулась из окна и всполошенно стала кликать Ивана. Никто не отзывался. Резко обернулась к Мефодию и, прижимая к груди руки, испуганно, затравленно глядя на него, вышла из комнаты.
Он ускорял за ней шаг по темной лестнице, досадуя, что теряет свое достоинство в невиданной еще доселе прыти.
— Что за блажь? — урезонивал он, и ему все меньше удавалось скрывать, что он оскорблен. — Ну, подожди, Ольга! Дай же мне объяснить все по порядку. — А когда хватился, что девка уже выметнулась во двор, со злым возмущением сказал: — Ну и люди…
«Как это я оплошал так?» — думал он.
Жарким полднем возвращалась Ольга из техникума правым гористым берегом Сулака. У Суходольских сенокосных лугов преградил ей тропу на своем мотоцикле Мефодий Кулаткин. Тяжело-ласково глядел желтыми кипчакскими глазами.
— Мне попутно, подвезу, — гостеприимно кивнул на мотоцикл лобастой головой.
За спиной Мефодия Елисеевича покоился затишек даже на быстром гоне. Что-то долго петлял он по перевалам. Мотоцикл захлебнулся храпом как раз у каменной двуглавой горы. Голова восточная — святого Сулеймана, западная — святого Николы. Из люльки, отодвинув ящик с инструментами (всегда возил с собой), вынул скатерть-самобранку, развернул в куцей полдневной тени, из бутылки пробку вытащил зубами.
Не дождался Ольгу, спустившуюся со своим баульчиком в ивняк к роднику умыться перед трапезой.
Настиг он ее лишь у гребня на полпути меж двух перелесков.
— Душой к тебе, а ты, значит, в душу-то пыль из-под ног? Зачем? Во сне я тебя видал. Судьба вселила в ум: не миновать на Аленкиной внучке сложить крылья. Если я брешу или во сне утопаю, приведи меня к знаменателю, ударь по мурлу-то. — Мефодий густыми ресницами пригасил глаза, доверчиво склоняя к Ольге расширенное темными скулами лицо. Долго стоял зажмуркой, ожидая сладостного наказания.
Глянул, а девчонка уже по пояс спустилась с кручи, ветерок раздувал светлые подкрылки забранных высоко волос.
Вынул из люльки ружье, кинул за плечо. Выскочил на тропу, отрезая путь Ольге.
— Зачем вы со мной так, товарищ Кулаткин? Ну, подурачились, и хватит. Шуток, что ли, не понимаете?
— Последний раз скажу и умолкну. Думаешь, я не понимаю разницу между нами? Все горит во мне от этого понимания. Хочу глядеть на тебя по-отцовски, а не могу. Да погоди, я же последний раз… Женился я в молодости на Агнии. Рожала мертвых. И вот я одинок. Думал, выйдешь ты за Ванюшку, перестанешь терзать его и меня, хоть внуками порадуете. Но с Иваном, вижу, не получается у вас… Взамуж пошла бы за меня? Все брошу, перетерплю все пересуды, взыскания, пойду за тобой куда угодно. Буду идти, пока не пожалеешь меня… ну, хоть бы поймешь… Ну, хоть не пойдешь, а так, на словах, могла бы? Ну, хоть пожалеть, хоть посмеяться надо мной, а?
— Возьму и открою глаза Ивану. Что будет?
— Врешь, Олька, не расскажешь Ваньке, пожалеешь малахольного и себя тоже. Не в моей природе обманывать: не могу оставить тебя в покое! Ох как мне тяжко… — Мефодий снял с плеча ружье. — На, убей меня или…
Ольга ударила баулом по ружью, и оно упало под куст татарника.
«Что со мной деется-приключается?» — пропаще думал Мефодий. Нагнулся за ружьем, но рука отдернулась от ствола. Занозя колючками пальцы, вырвал красно-огнистый татарник.